– Выбрось этих Кахтани из головы, госпожа. Хоть раз побеспокойся за свой народ. Дэвов убивают, вешают на дворцовых стенах только за то, что они смеют требовать правосудия для своего соплеменника, за одну просьбу. Дэвов забирают из их родных домов, допрашивают и пытают. Мы лишились королевского покровительства, наш сектор стоит без охраны, и половину наших лавок на базаре уже разграбили. – У нее дрогнул голос. – Буквально сегодня я слышала, как шафиты стащили нашу девушку с паланкина и изнасиловали толпой, пока королевские гвардейцы стояли и праздно смотрели.

Кровь отлила у Нари от лица.

– Мне… очень жаль. Я понятия не имела.

Низрин села напротив нее на скамейку.

– Так послушай меня, Нари. Кахтани не твои друзья. Так каждый раз происходит. Кто-то из нас делает один неверный шаг – или даже думает о том, чтобы сделать неверный шаг, и сотни расплачиваются за ослушание.

Дверь в хаммам распахнулась. Ворвался солдат-Гезири.

Низрин вскочила на ноги и закрыла Нари от посторонних глаз.

– Ты что, позабыл о приличиях?

Солдат положил руку на зульфикар.

– Подстилка Бича их не заслуживает.

Подстилка Бича? От этих слов Нари стало так гадко, что у нее затряслись руки, и Низрин пришлось помогать ей одеваться. Она натянула на Нари просторное льняное платье и подвязала ее шаровары.

Низрин накинула на ее влажные волосы свою черную чадру.

– Прошу тебя, – взмолилась она на дивастийском. – Ты осталась у нас одна. Забудь на время про свое горе. Забудь про наш разговор. Скажи королю то, что он хочет услышать, только добейся помилования.

Солдат нетерпеливо схватил ее за запястье и потащил на выход. Назрин не отставала.

– Бану Нари, пожалуйста! Ты же знаешь, что он любил тебя. Он бы не хотел, чтобы ты отказалась…