Она не выдала Акиве тайну воскрешения. На вопрос, почему у нее на ладонях нет татуировок, сочинила какую-то историю. О фантомах не рассказала – слишком губительными могли оказаться последствия, слишком многое зависело от этой тайны для ее народа. Она не смела ею делиться, даже чтобы смягчить его чувство вины за всех убиенных химер. Вместо этого она поцеловала его отметины и сказала:

– Война – это все, чему нас учили, но есть и другие пути. Мы их найдем, Акива. Мы их сотворим. Начало – здесь.

Она прикоснулась к его груди и почувствовала, как глубоко любит и это сердце, благодаря которому по его жилам течет кровь, и гладкую кожу, и шрамы, и нежность, столь не присущую воинам. Она взяла его руку, прижала к своей груди и проговорила:

– Мы и есть начало.

Они стали думать, что это возможно.

Акива рассказал, что за два года после Буллфинча не убил ни одной химеры.

– Правда? – спросила она, не веря своим ушам.

– Ты доказала, что можно обойтись без убийств.

Мадригал опустила взгляд на свои ладони и призналась:

– А я серафимов убивала.

Акива, взяв ее за подбородок, заглянул в лицо.

– Ты меня спасла, и я изменился. Поэтому мы здесь. Раньше ты себе такое представляла?

Она покачала головой.

– Разве не могут и другие измениться?

– Некоторые, – ответила она, думая о своих товарищах, друзьях. О Белом Волке. – Не все.

– Сначала некоторые. Потом еще и еще.

Сначала некоторые. Потом еще и еще. Мадригал кивнула, и они вместе представили другую жизнь, не только для себя, а для всех населяющих Эрец народов. Весь этот месяц они скрывались и любили, мечтали и строили планы; они верили, что и это тоже предначертано свыше – быть посланниками неведомой великой воли. Чьей воли – Нитид ли, божественных ли звезд – они не знали, лишь ощущали в себе страстное желание принести мир своим народам.