Кэроу перебила:

– Где кусочек рога, который я тебе отдала?

Лираз заколебалась, словно не желая его возвращать, и Кэроу горячо понадеялась, что чувства Лираз взаимны, – не только ради нее, но и ради Зири, чье одиночество было даже глубже, чем некогда ее собственное. У нее, по крайней мере, был Бримстоун, память о семье и племени. А что было у Зири?

Пусть сбудется, пожалуйста! Она спросила:

– Пойдешь?

Лираз только затрясла головой. Кэроу оставила ее здесь, среди солдат, и вышла.

77 Мы не представлены

77

Мы не представлены

Лираз не могла больше оставаться в большом зале. Слишком на виду у всех, как голая. Она ушла на площадку перед входом в пещеру. Кто-то из бескрылых химер стоял здесь в карауле, и она сменила его и присела на уступ.

Вход в пещеру собирал, как линза, все лучи заходящего солнца. Багровый диск опускался за дальние пики, и горизонт заливало расплавленное золото. Все вокруг было пронизано оранжевым светом, и Лираз тоже купалась в его волнах.

А затем свет побледнел и выцвел, золотое перешло в серое; миг – и ярко-голубое небо стало черным, на нем замерцали звезды.

Сзади раздались шаги, но Лираз не хватило смелости обернуться.

Медленные шаги. Перестук копыт. Копыта. Это Зири? Тело скрутила тревога, накрепко вбитый рефлекс, и она никак не могла его побороть: копыта – химера – враг. Что это с ней такое происходит? Ведь если кто-то спас твою жизнь, это не значит, что надо немедленно в него влюбляться?

Любовь? О, божественные звезды! Первый раз она рискнула произнести это слово, связать его с собой – и то лишь в формуле отрицания. Ее терзал страх, протест, желание спастись бегством.

Немая внутренняя борьба. Она же ничего не делала! Никак не поощряла ухаживания, не давала обещаний. Ни до того, как он умер в теле Белого Волка, ни раньше. Между ними никогда не было ничего, о чем можно было бы сожалеть или от чего спасаться. Нет причины для бегства! Он – только боевой товарищ, только…

– Мы не представлены.

Сердце Лираз пропустило удар. Она привыкла к тембру Волка, хоть он никогда ей не нравился. Даже когда Зири говорил с ней от своего имени – только однажды, в той мягкой странной воде купальни, – голос звучал шершаво, почти на грани рыка. Клыки. Когти. Скрытая жестокость.

Этот, новый голос… Звучный, как воздушные флейты киринов, полный оттенков, выразительный.

Она знала, какова ее роль в этом диалоге. Собрав силы, морщась оттого, что в горле стоит комок, Лираз произнесла: