Дирбха сжалилась над сыном и ответила:
– Твой отец нарушает правила. По какой причине ты здесь, как думаешь? Он предпочел своего бастарда истинному сыну.
Рори покачал головой:
– Все было не так! И я вернусь домой, чтобы, в конце концов, стать графом, когда все восстановится.
– Твой отец ничего не восстанавливает, если это его не устраивает. Мы с ним были связанными по законам Иннис Лира, под звездами. Вот как это должно быть, и все же твой отец любил… ее…
– Я любил тебя, – сказал Рори.
Дирбха коснулась его руки:
– Меня удерживало не отсутствие любви. Я думала, ты знаешь. Дело в том, что этот бастард уничтожил мой статус, мое самоуважение, мой дом. Этот ребенок был доказательством того, что мое место в Иннис Лире – ничто по сравнению с местом твоего отца. Доказательства выставлялись напоказ и тут же проявлялись. Как я могу доверять слову твоего отца, или его вере, или чему-либо, что имеет значение, если он просто-напросто выставил передо мной доказательства: все, что он делал, служило только его эгоистичным желаниям? Какое значение имеет звездное пророчество, если он манипулировал им для своей выгоды? Что такое брак, как не поле боя, ведь он выработал стратегию, как победить? Брак – это любовь! Совсем не война. Там должны быть друзья, а не враги, но он враг моего сердца с этим необычайным оружием.
– Бан, – прошептал Рори.
Мать содрогнулась всем телом. Последовавшая за этим прекрасная тишина сопровождалась музыкой нежных ветровых колокольчиков, глухо звенящих за оконным стеклом.
– Я не буду жить в месте, где я настолько скована, а мужчины вокруг – нет, – тихо сказала мать Рори. – Эта женщина – ведьма – она жила своей собственной жизнью, но и для нее были последствия. Я ее ненавижу, и ничего не могу с собой поделать, однако она не нарушала законы твоего отца. Речь идет только о его вине, а так же всех тех, кто отворачивался, смеялся или принимал его поведение.
– Все же это не вина Бана, – прошептал Рори.
– Нет, но он остается постоянным напоминанием обо всем этом.
Бан, Бан, Бан, везде был сплошной Бан. Рори едва помнил свое имя, когда люди смотрели на него и всегда видели в нем другого.