Вот как сейчас.

– Ого! – говорит Нёхиси. – Дама внезапно очутилась на Стиклю и ничего не заметила. Как такое вообще может быть? Архитектура, лавки, витрины, цветы у каждого входа – ладно, допустим, не все обращают внимание на детали. Но здесь даже тротуар втрое уже, чем был. И ее чемодан едва помещается, вот-вот колесо соскользнет с бордюра на мостовую. А она даже не притормозила, чтобы оглядеться. Идет себе и идет.

– Прет как танк, – подхватываю я.

Сказать, что я озадачен – все равно, что назвать покойника слегка прихворнувшим.

– Кто угодно на ее месте ума бы лишился, случись с ним такое в незнакомом городе, – сердито говорит Нёхиси. – Впрочем, в знакомом не легче… Ладно. Сейчас мой ход.

И улицу Стиклю окутывает молочно-белый туман, такой густой, каким он бывает только в сырые холодные августовские вечера, когда стекает с холмов и одновременно поднимается из низин, так что собственных рук порой не увидишь, пока не поднесешь их к самому носу. Прохожие замирают как по команде, туристы щелкают телефонами, над улицей Стиклю звенит такой многоязыкий «ах», словно здесь только что рухнула Вавилонская башня. Но незнакомка с розовым чемоданом даже не замедлила шаг. Зато мы наконец услышали ее голос, очень звонкий и одновременно бесцветный: «Пропустите, дайте пройти».

На каком языке она это сказала, я, кстати, так и не разобрал.

– Она ничего не почувствовала, – шепчет мне Нёхиси. – Ни удивления, ни сомнений, ни страха – вообще ничего. Таких людей не бывает. Да и чудовищ тоже. Туман никого не оставляет равнодушным. Даже Голодный Мрак сейчас бы смутно печалился, что не может его сожрать.

– Ладно, – говорю я, – сейчас разберемся.

Видимо, несколько чересчур угрожающе говорю, как это часто бывает от чувства полной беспомощности, противней которого вряд ли что-нибудь есть. По крайней мере, Нёхиси смотрит на меня с неподдельной тревогой.

– Что ты собираешься делать?

– Поговорить про любовь.

– Эй, а это не слишком?

Я молча развожу руками. Дескать – а как еще?

О любви я говорю очень коротко, только по делу. И не словами, конечно. А просто появляюсь перед человеком в виде того, кого он любит больше жизни, больше вечного света, больше успокоительной тьмы под своими веками, больше, чем себя самого. Это только кажется, что мало кто способен на такую любовь, на самом деле она есть в каждом сердце; другое дело, что почти никто не знает этого о себе – пока я не выйду навстречу. Тогда уж точно не отвертеться от этого знания. И от обязанности с ним теперь жить, не для всех такой счастливой, как кажется. Далеко не для всех.