Безотчетно упершись в грудь своего мучителя, тьер-на-вьёр мысленно отстранилась, попятилась в темноту, покидая Изольду на произвол сковывающих объятий. Пусть ветер делает что заблагорассудится, важна лишь расплата, орудием которой скоро станет эта оболочка!

Напряженные ее кулаки опустились на покрывало, остервенение, наполнявшее члены жесткостью, постепенно сошло на нет.

Но Хёльмвинд почувствовал перемену не сразу. Захмелевший от пасленовой сладости ее губ, он будто утратил чувство реальности, упустил на мгновение смысл происходящего. Хрупкие, как рыбьи косточки, ребра попеременно оказывались под его пальцами. Тихое дыхание колдуньи волновалось где-то под солнечным сплетением верховного.

«Неужто, Изольда Мак Тир, разгадка моих терзаний была так безыскусно, по-человечески проста?»

Хёльмвинд сдержанно коснулся сливовых полос. Ни слов, ни ответных поцелуев — только губы принцессы, до того плотно сомкнутые, разжались. Отстраняясь на вершок, верховный потерянно заглянул в водоворот ее очей и не увидел там ничего, кроме безликой темноты: веки терновой ведьмы оставались поднятыми, но гнев и враждебность исчезли. Изольда словно пребывала в оцепенении — жутковатом, чутком, как сон на яву.

Завороженно подцепив тонкий завиток светлых кудрей, Хёльмвинд убрал локон за ухо принцессе, проверяя, действительно ли тьер-на-вьёр здесь нет. Тело ее никак не откликнулось, лишь колючки змеились в причудливом ритме.

Если и существует подходящий момент для возвращения Изольды, вот он. В последний раз проведя пальцем по ее полураскрытым губам, Северный ветер быстро стащил с шеи припрятанный под туникой ветряной амулет и рывком захлестнул шнурком беззащитное горло.

Непосвященный наблюдатель подивился бы такой жестокости, но она была сполна оправдана. Терновая ведьма, стремглав вырвавшаяся из полудремы, зашипела, выгнулась дугой, пытаясь стряхнуть вощеный шнурок.

— Ты! — Черты ее страшно, свирепо исказились, шипы пришли в неистовство.

Но было поздно. Сколько бы ни извивалась, ни брыкалась пленница, подняться с постели, расшевелить волшебство не могла. Оплавленный смоляной сгусток припечатал ее к кровати, заставляя корчиться, биться в судорогах от беспомощности.

— Ничтожество! — Острые ногти, лишенные былой смертоносности, наотмашь начертили на ветряной щеке четыре полоски.

В следующую секунду шипастое запястье было схвачено, заломлено до хруста. Чтобы не дать ведьме вырваться, Хёльмвинд налег на нее всем телом, вжимая в перину, одновременно затягивая петлю на нежном горле. Ни капли пощады — стоит позволить ей извернуться, и колдунья первым делом убьет его.