– Простите.

– Теперь это все неважно. Главное, что с нами обоими все хорошо. И почти со всеми остальными тоже. Полиция говорит, что это просто чудо, что пошел дождь. В чайном домике, когда там загорелась крыша, находилось около шестидесяти человек, но ливень погасил ее прежде, чем дым заполнил помещение.

Таниэль оглядел пустую палату:

– Но он ведь погиб?

– Кто, Мори? Нет. Он все еще в операционной.

– Что за операцию ему делают?

– Понятия не имею. Таниэль… оставайтесь на месте, – произнесла Грэйс, легонько толкнув его пальцами в грудь.

– Хорошо, – солгал он, слегка откидываясь назад. – Не могу поверить, что он не знал заранее, что должно произойти, – продолжал он, чтобы отвлечь ее внимание. – Поборник модернизации мистер Ито является практически домой к Юки, свихнувшемуся на националистических идеях, чей отец изготовляет фейерверки, как вам это? Я с самого начала говорил Мори, что надо отослать Юки подальше, но он не хотел меня слушать.

– На его месте мог быть кто угодно, – тихо произнесла Грэйс. – Когда я вошла в эту лавку, она была так набита покупателями, что никто бы не заметил, даже если бы там появился человек в костюме гориллы.

– Нет, вы просто не знаете Юки, он бросается на людей. Однажды он пытался убить Мори. Потом пытался застрелить Ито во время спектакля. – Таниэль закашлялся: горло пересохло и саднило; когда она дала ему выпить воды, то стало еще хуже. – Похоже было, что все происходящее оказалось для Мори неожиданностью, в то время как обычно он ничему не удивляется. И ничто из этого не удивляет меня, поэтому я не знаю, как…

– Вы можете обдумать это позднее, – мягко сказала Грэйс. – Послушайте, мне надо разобраться с оплатой и прочим, а потом нужно повидаться с родителями, раз они думают, что меня похитили. Боже милостивый, я отправляюсь погулять, и все сходят с ума. Вам надо отдохнуть.

Таниэль пообещал так и сделать, подождал, пока она уйдет, затем позвал сестру и заявил, что хочет выписаться из больницы. После того, как они подписали все бумаги и она вернула ему одежду, он задернул шторки вокруг своей кровати, чтобы одеться. На груди у него были небольшие порезы и занозы, полученные во время взрыва. Спина болела, так как он содрал на ней кожу. Ничего серьезного.

Он запутался, завязывая галстук, и вынужден был начать все сначала.

Когда операция закончилась, сестра сказала ему, что Мори отвезут наверх, в палату для евреев. Стены на лестнице были увешаны гигантскими картинами. Вдоль коридора, куда выходили палаты, тянулся ряд высоких окон, все они были слегка приоткрыты, чтобы дать доступ свежему воздуху. Под одним из них висел плакат, предупреждающий об опасности зловонных запахов. Таниэль смутно припоминал, что они имеют какое-то отношение к распространению болезней, но этим его знания ограничивались. Сам он ощущал только запах чистящих порошков и господствующий надо всем сладковатый химический запах карболки. Таниэль открыл двойные двери полупустой палаты. Несколько евреев играли в карты; в противоположном углу один из пациентов бился в эпилептическом припадке, и две сестры милосердия с трудом его удерживали. Третья сестра, увидев Таниэля, потребовала, чтобы он вышел из палаты: