Воспользовавшись их замешательством, он попытался опять вырваться, но не смог. В небе грянул гром. Он особенно жутко звучал сейчас, когда вот уже несколько дней на город падал снег…

Рихард обернулся. Аннет стояла возле машины, вскинув тонкую руку и сжимая кулак. Она шаталась от ветра, но стояла. И смотрела на постепенно сгущающиеся, тяжелеющие тучи. Первые капли зимнего дождя упали на затоптанный, ставший грязью снег.

Неожиданно комиссар почувствовал, что его больше не держат. Пожарные и медик обступили того, кто только что вышел из пламени, — видимо, кого-то из своих. Они наперебой что-то говорили, тянули к нему руки, удивленно улыбались… В тот же миг раздался треск — несколько балок упали крест-накрест, перекрыв путь в дом инспектора Ларкрайта. Теперь навсегда.

Огонь выл, сопротивляясь дождю, люди взволнованно переговаривались, шипела извергаемая из пожарных шлангов пена… но все эти звуки Рихард едва слышал. Он медленно опустился на колени, скользнув взглядом по группе пожарных впереди, они почему-то показались ему бесформенной горой пепла…

Осознание смерти Карла было каким-то отстранённым, будто тонкая игла, которую можно не ощущать, если не делать резких движений. Ланн закрыл глаза, упираясь ладонями в асфальт, он пытался вспомнить последний разговор — кажется, по телефону. Восстановить в памяти звучание голоса, каждую интонацию… но почему-то ему это никак не удавалось. Зато все резкие фразы, все попытки уязвить инспектора возникали в мозгу с поразительной готовностью — их было всё больше и больше, они давили так, что становилось больно дышать.

Всё то, что делало его сильным, куда-то сгинуло. От комиссара Ланна осталась только оболочка, пропахшая дымом и алкоголем. Сгибающаяся даже под тяжестью проливного дождя и не имеющая голоса.

— Комиссар…

Голос пробивался откуда-то из глухой темноты, длинная игла в груди обожгла новой болью от малейшей попытки приподнять голову.

— Герр Ланн…

По лицу по-прежнему текла дождевая вода, попадала за воротник рубашки.

— Комиссар! — чья-то рука осторожно дотронулась до его плеча, затем встряхнула.

Он слишком боялся открыть глаза… и увидеть пустоту, понять, что это прикосновение — такой же обман, как и услышанный голос. И всё же… он должен был совершить хотя бы последний храбрый поступок в своей жизни. Он поднял голову… и увидел запачканное копотью лицо инспектора Ларкрайта. Руки были обожжены, одежда тоже сильно обгорела. Не было очков. Инспектор помог комиссару подняться с колен. Ланн неосознанным жестом коснулся его переносицы, инспектор усмехнулся и немного виновато сказал: