И тут он поднял голову. Ее папа. Всего лишь мимолетный взгляд сквозь завесу дождя. В последующие неночи она часто гадала, о чем он думал в тот момент. Но не было таких слов, которые могли бы преодолеть эту шипящую завесу. Только слезы. Только плачущие небеса. Палач дернул за рычаг, и пол провалился. К своему ужасу, девочка наконец поняла. Наконец ее услышала.
Музыку.
Музыку.
Панихиду беснующейся толпы. Резкий, как удар хлыста, скрип натянутой веревки. Бульканье, издаваемое лишенными воздуха мужчинами, перебиваемое аплодисментами преподобного разбойника, красивого консула и прогнившего, неправильного мира. И под нарастание этой чудовищной мелодии, с пунцовым лицом и дергающимися ногами, ее отец затанцевал.
Панихиду беснующейся толпы. Резкий, как удар хлыста, скрип натянутой веревки. Бульканье, издаваемое лишенными воздуха мужчинами, перебиваемое аплодисментами преподобного разбойника, красивого консула и прогнившего, неправильного мира. И под нарастание этой чудовищной мелодии, с пунцовым лицом и дергающимися ногами, ее отец затанцевал.
Папочка…
– Никогда не отводи взгляд, – жестоко зашептали ей на ухо. – Никогда не бойся. И никогда, никогда не забывай.
– Никогда не отводи взгляд, – жестоко зашептали ей на ухо. – Никогда не бойся. И никогда, никогда не забывай.
Девочка медленно кивнула.
Девочка медленно кивнула.
Выдохнула остатки надежды.
Выдохнула остатки надежды.
И стала смотреть, как умирает ее отец.
И стала смотреть, как умирает ее отец.
Она стояла на палубе «Кавалера Трелен» и наблюдала, как Годсгрейв становится все меньше и меньше. Столичные мосты и соборы исчезали вдали, пока не остались одни лишь Ребра: шестнадцать костяных арок, поднимающихся на сотни футов в небо. Но минуты перетекали в часы, и даже эти титанические шпили в конце концов скрылись за горизонтом и исчезли в дымке[5].
Ее руки упирались в побелевшие от соли перила, под ногтями засыхала кровь. На ремне – стилет из могильной кости, в мешке – зубы палача. В темных глазах отражалось капризное красное солнце, отсвет его младшего голубого брата все еще подрагивал в западных небесах.
Кот из теней был все так же с нею. Распластывался темной лужицей у ее ног, пока в нем не нуждались. Там, видите ли, прохладнее. Кто-то смекалистый мог бы заметить, что тень девушки на порядок темнее остальных. Кто-то смекалистый мог бы заметить, что она достаточно черная для двоих.
К счастью, на борту «Кавалера» смекалистые почти не водились.
Девушка не была красавицей. О, в сказках, которые вы слышали об убийце, разрушившей Итрейскую республику, ее красота, несомненно, описывалась не иначе как сверхъестественная: молочно-белая кожа, стройная фигурка да губки бантиком. Она действительно обладала этими чертами, но в целом образ выходил… немного искаженным. В конце концов, «молочно-белая» – просто красивый синоним к «нездоровой». «Стройная» – поэтическое описание «истощенной».