«Бабочки», – сообразил он после первых ошеломляющих мгновений.

Как только бабочки оказались на солнце, они взорвались множеством цветов – синий, оранжевый, красный и желтый, тысячи и тысячи порхающих ярких точек метались вокруг них в вихре мерцающих крыльев. Рядом с ним принц Морган отшатнулся и уселся на землю, глядя на сияющее облако, окружившее его, и Эолейр почти ничего больше не видел. Наконец диковинные существа начали успокаиваться и садиться на голые скалы у входа в долину, на каждое дерево и растение.

– Радуга Бриниоха! – воскликнул Эолейр.

И это было не столько ругательство, сколько описание. Сидящий на земле рядом с ним Морган испуганно глазел по сторонам, точно пьяница, перепутавший окно второго этажа и дверь.

– Заходите. – Голос Адиту теперь сопровождало эхо.

Эолейр снова двинулся вперед, стараясь не наступить на яркие пятна цвета, изящно расправившие крылышки на земле вокруг входа. Через мгновение Морган поднялся на ноги и последовал за ним, но его лицо оставалось бледным, а двигался он слишком медленно. Эолейр оглянулся и осторожно взял принца за руку, сделав вид, что он на нее опирается.

Когда он шагнул в проход и сумел поднять голову, Эолейр обнаружил, что оказался в широкой, но низкой пещере, темной, если не считать света, льющегося через отверстие в неровном каменном потолке. Все помещение было не больше, чем его спальня в любимом им Над-Муллахе, который он не посещал уже много лет и по которому вдруг мучительно затосковал. Он почувствовал, как вздрогнул Морган, но продолжал сжимать руку принца. На этот раз он и сам нуждался в поддержке.

В центре маленькой пещеры кто-то лежал, с головы до ног завернутый во что-то, напоминающее льняные бинты, которые используют похоронные священники в Эркинланде, когда готовят королей и королев для похорон. Только лицо оставалось открытым – и Эолейр узнал мать Джирики и Адиту, Ликимейю, хотя ее черты казались безжизненными, как у одной из статуй в Наббане Золотого века.

– Клянусь богами, что это? – спросил он тихим и внезапно охрипшим голосом, который ему самому показался странным. – Она мертва?

Джирики, стоявший рядом с телом матери, поднял голову. Его лицо сохраняло холодную неподвижность, на которую Эолейр обратил внимание утром.

– Нет, наша мать погрузилась в Долгий сон, но она не мертва. Однако сон продолжается уже довольно долго – вот уже несколько лет, – она не просыпается, и у нас почти не осталось надежды, что это когда-нибудь произойдет.

– Не просыпается? – Эолейр отпустил руку Моргана и встал на колени возле закутанной фигуры.