Она прошла мимо ряда могил в конце дороги и огороженного парка, разбитого вокруг каменных плит. За ними находилась усыпальница, где хикеда’я предавали земле пепел тех, кого их чувства не позволяли распылить в Безымянных полях, но которые были не настолько важны, чтобы удостоиться места в фамильном склепе или гробнице одного из великих Домов. Кладбище по большей части заросло травой и черными ползучими растениями, но тут и там вспыхивали яркие пятна хемантусов, горящих словно пламя свечи. У входа в склеп лежали приношения, цветы и пары домашних тапочек, и Зои решила, что часть похороненных здесь хикеда’я послушники Ордена Песни. От мысли даже о мертвых Певцах ей стало не по себе. Она решила, что раб, который спешит поскорее миновать такое место, не должен привлекать к себе внимания, поэтому постаралась идти как можно быстрее.

На дальнем конце кладбища парк заканчивался, Зои оказалась в лабиринте небольших улиц, окружавших центр Наккиги, и наконец ее сердце начало понемногу успокаиваться. Едва ли живущие здесь представители низших каст станут останавливать или допрашивать раба, ведь он мог выполнять поручение кого-то могущественного; в точности как рабы, не желающие привлекать к себе внимания, низшие касты хикеда’я, Связанные и Давшие клятву, старались лишний раз не попадать в поле зрения Полноправных, высшей касты.

Слуги Утук’ку неохотно убивали тех, в чьих жилах текла чистая кровь, потому что их осталось слишком мало, но даже для преступника хорошего происхождения жизнь не была подарком: наказание для тех, кто вызвал гнев аристократа, могло оказаться много страшнее смерти. И благодаря такому порядку вещей положение Зои становилось менее опасным по мере того, как она удалялась от центра Наккиги.

«Ужас – это обоюдоострое оружие, – подумала она. – И главная слабость».

Редкое воспоминание об отце и его словах прокралось в ее мысли: «Тот, кто правит, полагаясь на страх, в лучшем случае может рассчитывать на повиновение, да и то лишь до тех пор, пока страх остается».

Зои была слишком молода, чтобы понять его в то время, и не вспоминала его слова долгие годы, но внезапно отец вновь оказался рядом. Каким высоким он ей тогда казался!

У нее сохранилось много воспоминаний о темноволосой матери, сильных и острых, как уксус, а также о второй матери, валаде Роскве, напевавшей без слов, когда она готовила свои простые снадобья, и ее толстые, но ловкие пальцы ссыпали порошки из лекарственных растений в небольшие мешочки; однако Зои на удивление мало помнила о своем отце, если не считать того, какими чудесными были его возвращения из Наббана или Пердруина, и как весь дом начинал сиять, как легко слова превращались в смех – и даже еда становилась вкуснее! До того момента, когда он больше не вернулся.