– Конечно, но Джинни и Дину незачем из-за этого расставаться, – сказал Гарри, по-прежнему изображая незаинтересованность. – Или они не расставались?

– Нет – но почему это тебя так волнует? – Гермиона пристально посмотрела на Гарри.

– Просто не хочу, чтобы в команде все опять пошло кувырком! – поспешил объяснить он, но Гермиона не сводила с него подозрительного взгляда, и Гарри страшно обрадовался, когда его окликнули сзади, дав тем самым предлог повернуться к Гермионе спиной.

– А, привет, Луна.

– Я ходила к вам в лазарет, – сообщила Луна, роясь в рюкзаке. – Но там сказали, что вас уже выписали… – Она сунула в руки Рону нечто, напоминающее зеленую луковицу, большой мухомор и что-то вроде горстки кошачьего помета, а потом наконец извлекла потрепанный пергаментный свиток и протянула его Гарри: – Вот, просили тебе передать.

Гарри увидел, что это приглашение на индивидуальное занятие к Думбльдору, развернул пергамент и тут же объявил Рону и Гермионе:

– Сегодня вечером.

– А ты очень здорово комментировала! – похвалил Рон, когда Луна стала забирать у него луковицу, мухомор и кошачий помет. Луна неопределенно улыбнулась:

– Издеваешься, да? Все говорят, это было ужасно.

– Нет, я серьезно! – заверил Рон. – Давно не получал такого удовольствия! Кстати, что это? – поинтересовался он, поднимая вверх луковицу.

– Ой, это корнеплох, – сказала Луна, запихивая кошачий помет с мухомором обратно в рюкзак. – Хочешь, оставь себе. У меня их навалом. Отлично отгоняют зажиручих загланцев.

Она ушла, а Рон стоял, давясь от смеха, с корнеплохом в руках. Затем они снова зашагали в Большой зал.

– Знаете, а она мне все больше нравится, эта Луна, – изрек Рон. – Она, конечно, чокнутая, но в хорошем…

Он осекся. У подножия мраморной лестницы с грозным видом стояла Лаванда Браун.

– Привет, – нервно пролепетал Рон.

– Смываемся, – пробормотал Гарри Гермионе, и они прошмыгнули мимо, но все равно услышали слова Лаванды:

– Почему ты не сказал, что тебя сегодня выписывают? И с какой это стати с тобой она?

Рон появился за столом через полчаса, надутый и раздраженный. Он сел с Лавандой, но, насколько видел Гарри, за весь завтрак не обменялся с ней ни единым словом. Гермиона вела себя так, будто ее это совершенно не касается, но раз или два Гарри ловил на ее лице необъяснимо довольную усмешку. В тот день она вообще пребывала в приподнятом настроении, а вечером даже снизошла до того, чтобы проверить (иначе говоря, дописать) сочинение Гарри по гербологии – а ведь раньше решительно отказывалась, зная, что Гарри дает списывать Рону.