— Не уверен, что Нала вообще переживёт известие о твоей смерти, — выдохнул Риган. Он не хотел этого говорить — слова сами сорвались — и быстро пожалел о сказанном. Эйлерт поник ещё сильнее: после смерти Нельса у Налы оставался сын, но после смерти сына она останется одна, и причин жить больше не будет.

— Просто не говори ей, — повторил Лерт. Он и сам прекрасно понимал правоту Ригана, только слишком сильно не хотел признавать и думать об этом.

Риган кивнул: хорошо. Даже мертвецы имели право на последнее слово и последнюю волю. Эта воля беспрекословно выполнялась. Риган никогда не скажет Нале, что её сына казнили. Нала никогда не узнает правду. Последняя воля Эйлерта оказалась жестокой — он лишил матери того, к чему она всегда стремилась. Правды. Риган не стал его переубеждать.

— Можно ещё одну просьбу?

«На этот раз точно последнюю», — хотел добавить Лерт, но не стал, зная, что мог просить, о чём угодно и сколько угодно, потому что Риган действительно стал ему отцом, и иногда ему хотелось именно так его называть, но он вовремя себя одёргивал.

— Когда найдешь Рагиро, прошу тебя, сделай всё, что понадобиться, чтобы он не жертвовал ни душой, ни сердцем, ни чем-то ещё, чтобы вернуть меня. Нам обоим хватило одного раза. Второго, боюсь, мы не переживём. Я, во всяком случае, точно. Мне не удалось пережить даже первого, — его пробило на смешок. Нервный, раздраженный. — И скажи ему, что он с момента нашей встречи был самым важным человеком в моей жизни и остался им до сих пор. Я уже говорил ему об этом, но мне кажется, он не совсем поверил. Так что…

— Хорошо, — Риган не стал дожидаться, пока Эйлерт скажет что-то, что снова и снова будет разрывать ему сердце. Снова.

И они замолчали.

Надолго.

Пока не начало светать.

Молчание тоже могло говорить, и оно говорило. Эйлерт ни о чём не жалел, даже на смертном одре. И если бы у него была возможность прожить жизнь заново, он бы прожил её так же, ничего не меняя. Риган жалел лишь об одном: что у него так и не получилось защитить сына. Он бы с радостью поменялся с Лертом местами, да только Лерт ни за что ему не позволил бы.

— Как думаешь, это больно — умирать? — первым нарушил тишину Эйлерт. До прихода стражи оставалось немного времени, и это был единственный вопрос, который волновал Лерта.

Ригану не хотелось отвечать. Он говорил Эйлерту, что Нала не переживет его смерть, но ни слова не сказал о себе — он сам не знал, как ему жить дальше, сам был в ужасе не меньше Лерта и сам надеялся, что умирать — это не больно.

— Думаю, смерть похожа на сон. Когда ты засыпаешь, тебе ведь не больно. Значит, когда умрешь, боли тоже не будет. Не переживай.