– Повесь на шею.

– Что это?

– Обещанное.

– Амулет-абсорбер?

– Точно так. Пока вы… разглядывали принца сквозь подзорную трубу, я доделал амулет, найдя последний ингредиент – лист самшита. Амулет будет брать на себя твои неудачи.

Ладанка была тяжелой. Видать, старик напихал туда не только листья, но и разные камешки и еще что-то. Черт его знает, что суют в такие амулеты – может, когти летучих мышей, маринованные жабьи глаза, уши крыс и прочие магические деликатесы. Я надел, заправив ладанку под рубашку.

– Носи его не снимая. Всякий раз, когда амулет будет брать на себя твою неудачу, ты ощутишь тепло. Если неудача будет крупной, тебя обожжет. Не бойся, так должно быть.

– Ладно, – сказал я. – Успокоились. Улыбаемся и пляшем. Поедим и сориентируемся на местности.

Малость перекусили. Затем я расстелил на кочке карту, добытую на «Малке», и начал водить по ней пальцем, временами поглядывая на заснеженные пики. Опыт странствий в горах у меня был.

– Ежли брать по прямой, наш кусок – с хвостиком сто миль. Недурно, вообще-то, как за четверо суток. Больше мы не петляем, значит, осталась мелочь. Три-четыре перехода, и выйдем к седловине между Большеньким и Тенвиром. Там перевал, селение Аб… Абор… Не вижу, затерто. Принц знает, что мы туда идем? Нет, не думаю. Его резоны: мы петляем по Тарентии, чтобы оторваться от погони. В этом «Абор-затерто» мы наймем проводника, и вот он, Фалгонар! Но принц загонит нас раньше. Всегда думал: спрятаться в горах легче легкого! Что, за нами медом намазано? Не понимаю!

Я подошел к Чичо и ласково потрепал животное за холку. Потом взгромоздил на него поклажу.

– Вставайте, Франног. Вандора, подъем! Пора двигать. До ночи еще один переход.

Однако, когда старик с оханьем умостился в седле, Чичо вновь заупрямился. Сколько не понукал его мудрец, серый стоял на месте. Ни мои угрозы, ни ласковые уговоры мудреца вкупе с почесыванием мохнатых ослиных ушей не помогли – кажется, Чичо решил пустить на этой дороге корни.

– Есть два способа укрощения ослов, – задумчиво сказал я, опираясь на самшитовую палку. – Первый гуманный – повесить перед его мордой пучок свежей зелени, или репейников, или что они там любят, и ехать, пока руки не устанут держать удилище. Второй прямой и жестокий, против которого протестуют жены селистианских аристократов, эти, из общества «Понежнее»; нечего им больше делать, кроме как доставать бедных крысобоев и возчиков столицы. В нашем положении «понежнее» равно самоубийству, значит…

Я изо всех сил огрел ишака палкой.

Амулет обжег мою грудь. Я ужаснулся, поняв, что сейчас может произойти.