Поезд вздрагивает и качается, воздух внутри тяжелый, душный и холодный, будто мы под водой, и медленно замерзаем в твердый блок небытия. Я борюсь с тем, чтобы не задрожать. Я напугана, да, но так же решительна. Мы собираемся это сделать, эту невыполнимую задачу, которая сейчас стоит перед нами.

Мы собираемся спасти Анжелу. И я благодарна, в данный момент, до краев заполнена благодарностью, что Кристиан со мной. Он здесь. Мой партнер. Мой лучший друг. Я не должна делать это одна. Если бы у меня сейчас был мой журнал благодарностей, вот что я бы написала. Мы останавливаемся, и заходит еще больше людей. Мужчина в черной униформе проходит по вагону и собирает золотые монеты. Я гадаю, где люди в сером взяли их, есть ли где-то в мире автомат по размену монет, или им кто-то их дал, будто монеты это метафора для того, что люди хотят взять с собой из одной жизни в другую, только сейчас они должны отдать их мужчине в черной форме. Некоторые из них, казалось, неохотно отдают их. Один парень утверждает, что у него нет монеты, и на следующей остановке мужчина в черной форме поднимает парня за плечи и выкидывает из поезда.

Я задумалась, куда он отправится? Если ли место хуже, чем ад? Мужчина в черной форме уступает Семъйязе просторное место, как я заметила, не задавая вопросов.

На третьей остановке Семъйяза двигается в сторону двери. Он смотрит на меня — это сигнал — и выходит наружу. Мы с Кристианом поднимаемся и протискиваемся мимо серых людей, и каждый раз, касаюсь их достаточно сильно, чтобы получаю толчок примитивных и страшных чувств: ненависть, потерянная любовь, негодование, неверность, убийство. Затем мы стоим на платформе, и я снова могу дышать. Пытаюсь осторожно посмотреть на Семъйязу и обнаруживаю, что он в нескольких футах от нас. Здесь он уже выглядит по-другому; его человечность исчезает. Он больше и более угрожающий к моменту, когда чернота его пальто резко контрастирует с серостью вокруг нас.

— «Где мы», — спрашивает Кристиан в моей голове. — «Место выглядит знакомо».

Я осматриваюсь.

Это Маунтин-Вью, сразу понимаю я. Структура строений в значительной степени та же самая, только они холодные; густой туман клубится между зданиями; не видно никаких цветов, будто мы вступили в ужастик черного-белого телевизора.

— «Посмотри на них», — говорит Кристиан с внутренним содроганием отвращения. Серые люди ходят вокруг нас, головы опущены, у некоторых по их лицам текут черные слезы, некоторые жестоко себя царапают, их руки и шеи покрыты отметками от их же ногтей, кто-то бормочет, будто с кем-то разговаривает, но никто не делает этого на самом деле. Они дрейфуют в океанах собственного одиночества, все время прижаты со всех сторон другими, такими как они, но никогда не поднимают взгляд.