Она сама, не дожидаясь, нажала кнопку вызова.

– Меня блокируют, говорить могу только так.

– Я знаю, – ответил Дима.

– Не боишься? Меня могут слушать и через минуту…

– Не боюсь, – перебил он. – Чо мне ваще бояться? Хуже уже не будет. Я ведь ник-т-о-о, – злобно протянул он.

И только теперь Эллен поняла, почему его голос казался таким странным.

– Ты пьян? – спросила она.

– В стрелку, черт, в стельку, – покачнувшись, Дима схватился за ограждение.

Эллен вздохнула. Его только в таком состоянии ей не хватало!

– Что случилось?

– Ты, Эллен, случилась на мою голову, – пробурчал он. – Какая же ты, а! Вот какая же ты… я за тебя жизнь отдам, а ты… «никто!» – с горечью передразнил он.

– Дим, тебе лучше пойти домой, – тихо ответила Эллен.

– Домой?! Это куда, ты мне не скажешь?

– Я… прости… просто вернись к друзьям. Они знают, что ты тут?

– Да пошел твой братец, знаешь куда? – Дима пнул ограждение, закачался, но сумел удержать равновесие. – Вечно считает себя главным. А я, может, лучше него знаю, как лучше. Мы все делали, как он говорил, и что? Сегодня я решил сделать по-своему. Я верну свою Эллен, заставлю ее все вспомнить, – пригрозил Дима, – заставлю почувствовать. Отец Генриетты сказал, что не все хранится в памяти, многое заперто в чувствах, и чтобы до них достучаться, нужна о-очень сильная эмоциональная встряска. А что может быть сильнее чувства потери? А, Эллен?

Она обомлела и чуть не выронила телефон.

– О чем ты говоришь? – пролепетала она.

– Мне жалко твою стриптизершу, правда, но ее смерть оказалась так кстати.

Эллен задрожала, ноги подкосились, и она присела на подоконник.

– Ты ее убил?