Мы вошли в просторную комнату, полную света. Отпустив его руку, я прошла дальше, глядя на мраморные книжные полки, встроенные в стену. На них все еще оставалось множество книг. Над камином из розового камня висело треснувшее зеркало, мебель стояла там же, где и четверть века назад. Я подошла к огромным окнам с витражами – осколки стекла торчали из рам, как острые зубы, открывая прекрасный вид на поля.

– Где твои люди, Картье? – спросила я, не в силах сдержать любопытство.

– Прибудут завтра. Я хотел увидеть замок сам, один.

Я его понимала. Я всегда ценила моменты уединения, когда можно было поразмышлять. Более того, мне стало ясно, что он хотел увидеть комнаты родителей и сестры без посторонних.

Прежде чем вокруг нас сгустилась печаль, я заявила:

– Думаю, я с радостью смотрела бы из этого окна каждый день.

– Ты упустила лучшую часть комнаты, – заметил Картье.

Нахмурившись, я развернулась к нему.

– Что? Книги?

– Нет. Пол.

Я взглянула вниз. Сквозь следы от ботинок на грязном полу виднелись удивительные узорные плитки. Мы опустились на колени и принялись счищать накопившуюся за годы пыль. Цвета были яркими, каждая плитка была особенной, дышала красотой.

– Отец рассказывал мне, что они с матерью часто спорили из-за этих полов, – сидя на корточках, объяснил Картье.

– Почему?

– Он выложил пол плитками для нее. Она любила искусство и всегда говорила, что на них не обращают внимания. Все было просто: ей хотелось смотреть на плитки, ему – ходить по коврам. Каменные и плиточные полы ужасно холодны мэванской осенью и зимой.

– Могу себе представить, – вздохнула я.

– Они спорили из-за этого: страдать ли от холода полгода или прикрыть эту красоту коврами.

– Думаю, твоя мать победила.

– Верно, – улыбнулся Картье. Он стряхнул пыль с ладоней и встал. – Итак, моя маленькая госпожа страсти. Полагаю, ты пришла в мой милый дом потому, что у меня есть то, что твое по праву?

Я встала, чувствуя, как ноют мышцы от долгой езды. Подошла к книжным полкам, желая опереться на что-нибудь. Мое сердце билось тревожно и жадно. Я прислонилась к стене и повернулась, глядя на него сквозь пыль, танцевавшую в солнечных лучах.

– Да, господин Картье, – произнесла я, зная, что назвала его так в последний раз.