В ночь, когда я увидела мотыльков, призрак Эулалии обвинил меня в убийстве. Я списала это на плохой сон, на страшный приступ лунатизма. Но что, если я ошибалась?
Что, если Косамарас заставила меня столкнуть Эулалию с обрыва, а Эдгара – из окна? Когда это произошло, я точно не была рядом с Кассиусом.
Нет! Я никогда не смогла бы причинить вреда своим сестрам. Ни за что! Косамарас просто пытается меня одурманить. Или нет?
Если она могла вернуть к жизни мертвого, создать из ничего десятки роскошных балов и заставить меня поверить в существование человека, которого на самом деле не было, то я боялась представить, на что еще она способна. Что же я сделала со своей маленькой сестренкой?!
Папа разомкнул объятия.
– Я нужен Морелле и прошу вас проявить храбрость, – сказал он, целуя Мерси и Онор в лоб. – Мои маленькие храбрые морячки. Камилла… Мне может понадобиться твоя помощь.
Она побледнела:
– Но я ничего не знаю о родах. За ней ухаживала Аннали. Она общалась с акушеркой. Она помогала во время маминых родов.
Отец внимательно оглядел меня и вздохнул:
– Я не могу взять ее туда в таком состоянии.
Меня невероятно раздражало, что он говорит обо мне в третьем лице, будто я не в состоянии адекватно поддержать разговор. Но, посмотрев на столовый нож в его руке, я подумала, что у него есть на то основания.
Я постаралась успокоиться и говорить как можно более ровным голосом:
– Акушерка оставила здесь книгу, когда приезжала в последний раз. Там есть рисунки. Вы с Камиллой сможете ориентироваться по ним, там все очень подробно.
Папа с облегчением улыбнулся:
– Спасибо, Аннали. Можешь дать ее нам? Пожалуйста?
Словно марионетка, движениями которой руководили против ее воли, я осторожно подошла к книжному шкафу, откуда упала статуя. Достав с полки толстый том, я провела рукой по истрепанной обложке.
Возвращаясь к папе, я обошла груду обломков фарфора и мрамора… и оцепенела. Чьей-то невидимой рукой в пыли было выведено два слова:
«Я ЕСТЬ».
Рядом с этим местом находились только Мерси и Онор, но они отбежали сразу же после того, как разбился бюст Понта. Они не успели бы ничего написать. В моей душе забрезжила слабая надежда. Может, это все-таки Кассиус? В глазах потемнело: послание вполне могла оставить Косамарас, чтобы я извела себя сомнениями.
– Аннали! – поторопил отец.