«Унюхал призрак моего отца, – подумал Салливан. – Знает, что он здесь, с нами».

Фантомные пальцы перестали к нему лезть.

– У меня свело плечи от чего-то кошмарного, – сказал Салливан, намеренно глядя прямо на Окса. «Мы договорились? – подумал он, глядя прямо в его маленькие глазки. – Я не расскажу ей о твоей свободной «руке», если ты не расскажешь ей о призраке».

– Сожалею о причиненном дискомфорте, – безучастно произнесла Деларава.

Салливан посмотрел на пожилую женщину. Она часто моргала, а в глазах, которыми она смотрела поверх голов пленных, ярко блестели слезы.

– Они нашли только большой палец, – хрипло сказала она, теперь глядя на прозрачную крышу. – Где же руки?

– Потерялись на каналах в Венисе, – сразу ответил Салливан. – Я пытался их выловить, но они растворились в соленой воде, как… как «алкозельцер». – Зажатая за спиной левая рука полезла в задний карман штанов, в котором нашлись только бумажник с документами и парой двадцатидолларовых банкнот и карманная расческа.

– Зачем мы едем на «Куин Мэри»? – спросила Элизелд.

– Чтобы насладиться… – начала было Деларава, как вдруг ее волосы спружинили в спутанный пучок, вызвав у Кути и Элизелд вздох изумления. И Деларава тихонько заплакала.

Салливан ощущал зуд в правом ухе, но призрак его отца молчал.

Процессию возглавлял джип «Чероки», и, когда он свернул с Оушен-бульвара влево на Куинз-вей, два грузовика последовали за ним.

Дж. Фрэнсис Стрюб не смел вертеться на своем сиденье, ведь человек позади него наверняка по-прежнему направлял на него пистолет, но поглядывал по сторонам боковым зрением. Слева промелькнул новый конференц-центр в Лонг-Бич, справа пронесся Линкольн-парк, и теперь они спускались вниз, к веренице ярко-голубых береговых озер, яхт, лужаек и пальмовых деревьев. Через всю милю гавани были видны сияющие в лучах раннего утреннего солнца черный корпус и белые верхние палубы «Куин Мэри».

Автомагнитола была настроена на прием станции, которая транслировала старые рок-хиты, и водитель подсвистывал в тон мелодии Фила Оукса «Прелести гавани».

На протяжении последних пяти минут Стрюб вспоминал, насколько осторожным Николас Брэдшоу был в прошлом, когда Стрюб работал на него в 1975 году: отказывался рассказывать, где живет, никогда не давал домашний номер телефона, всегда приезжал на работу и уезжал с нее разными маршрутами. «Возможно, – печально подумал Стрюб, – мне стоило серьезнее отнестись к его паранойе. Возможно, сегодня я проявил беспечность, втянув его в эту историю».