На севере города в небольшом особняке было как всегда довольно тихо. Целитель собирался на срочный вызов, и дома оставались его жена, сын и дочь.

Сева сидел в рабочем кабинете отца и наблюдал, как тот в спешке собирает необходимые колбочки в свой чемоданчик. На колченогом столе у окна что-то кипело в длинном вытянутом чайничке, и, когда крышка чайника начала уже подскакивать, целитель спохватился:

– Вот оно, готово! Ну наконец-то!

Он схватил чайничек, разлил кипяток в две кружки, в которых темнела густая бурая жидкость, и одну из них сунул в руки сыну. Вторую кружку – она была поменьше – он выпил сам почти залпом.

– Что, все так страшно? – усмехнулся Сева, рассматривая отвар в кружке, становившийся из бурого зеленым.

– Говорю тебе, так и есть. Но ты должен справиться. У тебя же, – он остановился посреди кабинета и задумчиво помахал в воздухе рукой, – какое-то особое равнодушие к виду кровавых ран. Тем более когда выпьешь это.

– Когда придет этот твой кровавый пациент?

– Примерно через час. Я его не предупреждал, что исцелять будешь ты, но… все должно быть в порядке. Его рука в жутком виде, шипы ядовитого илициума, в которые он угодил, очень тяжело вытаскиваются. Вокруг них образуются нарывы. Настоящие зеленые пузыри.

Сева поморщился и отпил из своей кружки снадобье, теперь ставшее желтым.

– Это совсем не кровавые раны! – воскликнул он. – Зеленые пузыри!

– Ну ничего-ничего. – Даниил Георгиевич рассеянно хлопнул сына по плечу. – Ты, главное, это допей.

– Как вообще он умудрился попасть в илициум? – поинтересовался Сева.

– Он не признается. Но наверняка тоже искал что-то в Опасных лесах.

– Профессор Мертвецкий называет таких «охотниками за драконом», – с улыбкой произнес молодой целитель. – Таких странных пациентов всегда направляют к нему.

– Все, я пошел, – сказал Даниил Георгиевич. – Очень на тебя рассчитываю, помни.

Сева встал и раздвинул шторы на окнах – отец всегда сидел в полумраке. Отвара в кружке стало меньше наполовину, и зеленые пузыри вокруг воткнутых в кожу шипов теперь казались не такими уж и противными. Сева прошелся по освещенной комнате, поглядел на фотографию своей матери, вернулся к столу и сделал еще глоток. Хладнокровие было необходимо при целительстве. Нельзя испытывать ни отвращение, ни даже жалость – ни одно из чувств не должно мешать. В этом смысле Даниил Георгиевич был непревзойденным мастером. Его секретом, помимо силы воли и прекрасной выдержки, считалось и это снадобье, которое сейчас остывало в кружке. Сева знал, что рецепт зелья издавна передается по наследству в их семье. Отец нашел его в старинных лекарских книгах, ревностно хранимых родом Заиграй-Овражкиных. Особенно усердно прятал рецепты и описания ритуалов дед. Но спустя несколько лет после его смерти сын все же докопался до этих записей. Чудодейственный напиток словно на время заглушал голос сердца и оставлял лишь холодный рассудок, который так был нужен всякому целителю. И хотя Сева отлично понимал всю ценность подобных свойств, это снадобье давно уже вызывало у него неприятные воспоминания: последний раз отец отпаивал его им, когда умерла мама.