– Да ведь он забыл волынку!

Слуги приехали на несколько дней раньше, и все уже было подготовлено. Получив удовольствие от доброго ланча после трудного путешествия, Маркемы забыли все неприятности путешествия и все горести, явившиеся следствием выбора главой семейства столь предосудительного костюма.

Во второй половине дня мистер Маркем, по-прежнему в полном обмундировании, прошелся по Мейнз-оф-Крукен. Он гулял один, поскольку – как ни странно – у его жены и обеих дочерей после утомительного переезда сильно разболелась голова, и они легли отдохнуть. Старший сын, который требовал, чтобы его называли молодым человеком, отправился самостоятельно изучать окрестности дома, одного из его братьев не смогли найти, а другой, узнав о том, отец приглашает его на прогулку, умудрился – случайно, разумеется, – упасть в бочку с дождевой водой. Мальчика пришлось сушить и заново переодевать, а так как его одежду еще не распаковали, то это, конечно, невозможно было сделать без задержки.

Мистер Маркем не получил полного удовлетворения от прогулки. Он не встретил ни одного из соседей. Не то чтобы вокруг было мало людей – казалось, что в домах и коттеджах полно народу но люди появлялись или в дверях домов далеко позади Артура, или на дороге далеко впереди. Проходя мимо, он видел их макушки или белки глаз в окнах или за углом в дверном проеме. Единственный разговор, который у него состоялся, был неприятным. Он произошел со странным стариком по имени Сафт Тамми, от которого обычно не слышали ни слова, разве что когда он произносил вместе со всеми «Аминь» во время молитвы. Его единственным занятием было ожидание у окна почтовой конторы с восьми утра доставки почты в час дня, после чего старик относил сумку с письмами барону в соседний замок. Остальную часть дня он проводил на скамейке в той продуваемой ветрами части порта, куда выбрасывали рыбные отходы, остатки наживки и домашний мусор и где обычно с удовольствием пировали утки.

Так вот, когда Сафт Тамми заметил приближение мистера Маркема, он поднял взгляд, обычно направленный в пустоту перед его скамейкой, словно ослепленный вспышкой солнечного сияния, протер глаза и заслонил их ладонью. Затем вздрогнул и обличающим жестом воздел руку к небу.

– Суета сует, говорит проповедник. Все есть суета. Парень, выслушай своевременное предостережение! Берегись ландышей полевых, ибо они не знают тяжкого труда, они не прядут, и все же Соломон во всем своем великолепии не наряжался одним из них. Парень, парень! Твое тщеславие подобно зыбучему песку, который поглощает все, что попадает в его пределы. Берегись тщеславия! Бойся песка зыбучего, подстерегающего! Следи за собой! Осознай свое собственное тщеславие! Ты должен встретиться лицом к лицу с самим собой, и тогда ты познаешь роковую силу своего тщеславия! Осознай его и раскайся, пока зыбучий песок не поглотил тебя! – Сказав так, старик замолчал и вернулся на свою скамью, как прежде неподвижный и с ничего не выражающим лицом.