– Не нужно отчаиваться, Джейкоб Сетл. Бог очень добр, и его милосердие велико. Продолжайте жить и работать в надежде, что когда-нибудь вы, возможно, почувствуете, что искупили прошлое. – Тут я сделал паузу, так как увидел, что он постепенно погружается в сон, на этот раз – в естественный.

– Спите, – сказал я, – я побуду с вами, и сегодня нам больше не будут сниться кошмары.

Он с усилием собрался с духом и ответил:

– Не знаю, как вас благодарить за вашу доброту ко мне нынче ночью, но, думаю, сейчас вам лучше меня покинуть. Я постараюсь забыться; чувствую, что тяжесть свалилась с моей груди после того, как я вам все рассказал. Если я еще не совсем перестал быть мужчиной, я должен сам попробовать побороться за свою жизнь.

– Сегодня я уйду, если вы хотите, – ответил я, – но послушайте моего совета: довольно вам проводить свои дни в одиночестве. Идите к людям, живите среди них. Делите с ними свои радости и горести, и это поможет вам забыть. Одиночество превратит вас в меланхолика и сведет с ума.

– Я так и сделаю! – ответил Джейкоб почти в забытьи, так как сон уже овладевал им.

Я двинулся к выходу, а он смотрел мне вслед. Взявшись за щеколду, я выпустил ее, вернулся к кровати и протянул ему руку. Он схватил ее обеими руками и сел, а я пожелал ему доброй ночи, стремясь подбодрить.

– Мужество, приятель, мужество! Для вас есть работа на этом свете, Джейкоб Сетл. Вы еще сможете надеть белые одежды и войти в те стальные ворота!

Затем я ушел.

Неделю спустя я обнаружил хижину Сетла покинутой, и на его работе мне сказали, что он «уехал на север», а куда, никто точно не знал.

Через два года я на несколько дней остановился в Глазго у моего друга, доктора Мунро. Он был человек занятой и не мог уделить много времени прогулкам со мной, поэтому я проводил дни на экскурсиях в Троссекс[108], на Лох-Катрин[109] и вдоль берегов Клайда. В предпоследний вечер я вернулся домой несколько позже, чем обещал, и обнаружил, что мой хозяин тоже опоздал. Горничная сообщила мне, что доктора вызвали в больницу по делу о несчастном случае на газовом заводе, и обед откладывается на час. Поэтому я снова вышел, сказав ей, что пройдусь и отыщу ее хозяина, а потом вернусь вместе с ним.

В больнице я обнаружил Мунро, когда он мыл руки, готовясь идти домой. Я походя спросил, зачем его вызвали.

– О, обычное дело! Гнилая веревка, а жизни людей ничего не значат. Два человека работали в газгольдере[110], когда веревка, скрепляющая мостки, на которых они стояли, лопнула. Наверное, это случилось перед самым обеденным перерывом, так как никто не заметил их отсутствия, пока остальные не вернулись. В газгольдере было около семи футов воды, так что им пришлось побороться за жизнь, беднягам. Тем не менее, когда их обнаружили, один из них был еще жив, и мы, хоть и с большим трудом, его вытащили. По-видимому, он обязан своей жизнью товарищу. Я никогда не слышал о таком героизме. Понимаешь, они плавали вместе, пока хватало сил, но в конце так выбились из сил, что даже проникший сверху свет и люди, обвязанные веревками, которые спускались на помощь, не могли заставить их бороться. И тогда один из них опустился на дно и поднял товарища над головой. Те несколько вдохов, подаренные им, и стали решающими в победе жизни над смертью. На них страшно было смотреть, когда их достали оттуда, так как газ и деготь окрасили воду в пурпурный цвет. Тот человек, который выжил, выглядел так, словно его выкупали в крови. Б-р-р!