– Давай, – согласилась я, пытаясь не разрыдаться.

Верховный февр Двериндариума был в привычной черной форме и почти не изменился. Только побледнел, словно его кожа слишком давно не видела солнца. Под яркими глазами залегли тени, но взгляд был ясным.

Никакого безумия.

Кристиан сделал ко мне шаг. И сжал так, что пуговицы его мундира впились в мою кожу.

Я лихорадочно ощупывала его лицо, плечи, руки. Хотела убедиться, что он здесь. Живой, со мной. Мне необходимо было в этом убедиться!

– Цветов вот не захватил, – пробормотал Крис, так же жадно трогая меня. – И конфет.

Какие цветы-конфеты? О чем он? Я снова чуть не разрыдалась. Зачем-то схватила его ладонь и пересчитала пальцы. Один-два-три-четыре-пять…Кристиан трогал мои волосы, касался губ и щек. Шеи. Спины. Оттянул рукав моего домашнего платья и провел пальцем по тонким розоватым шрамам, покрывающим внутреннюю сторону руки. Тяжело выдохнул. И снова принялся трогать, гладить, рассматривать.

Мы напоминали двух слепцов, которые наощупь ищут друг друга. Или двух помешанных. Нам надо было убедиться. Почувствовать.

– Кристиан, – длинно выдохнула я, начиная наконец верить. – Ты пришел. Пришел!

– Я скучал, – сказал он, прижимая меня к себе, зарываясь пальцами в волосы, рассматривая с отчаянным голодом и нежностью. – Я так безумно скучал, Вивьен.

– Я тебя ждала.

– Я знаю. Мне пришлось собирать себя во Тьме. Но я всегда тебя слышал. Каждый день. Каждую минуту. Ты говорила со мной, и я возвращался.

– Навсегда? – прошептала я, глядя в любимые глаза.

– Навсегда, Вивьен.

Кажется, потом я плакала. Где-то в перерыве между горячими поцелуями, жадными ласками и торопливыми признаниями.

И ещё я подумала о том, что если когда-нибудь снова встречу Ржавчину, я скажу, что он был неправ.

О нет, мой дорогой, невозможный, насмешливый друг. Самая лучшая история – это та, которая все же случилась.

И закончилась счастливым концом.

Конец