— Внук, мы исполнили свой долг, и теперь я останусь. Последняя часть пути — за тобой одним.

Внук не спорил. Он склонился и обнял великого духа, так много для него значившего. Древний старик поблек в объятьях. Едва виднелся в пестром солнечном свете, истекающем зеленой смолой. Цунгали отвернулся, положил стрелу на тетиву и изогнул лук. Вновь пустил ее в полет и почувствовал сопротивление расставания, когда покинул Ворр навсегда.

Лес не признавал и не хотел людей, вторгавшихся в его необъятность. И любого нарушителя ожидало страшное истирание памяти. В Ворре существовали собственное время, собственный климат и собственное сознание. Он был древним еще до того, как Адам приобрел очертания в разуме Бога. И потому не желал иметь дел с этим докучливым родом. Сказочные чудовища и привидения, допускавшиеся в его ядро, имели цель и функцию, что шли вразрез с мечтами и устремлениями человечества. И любая форма жизни под защитой леса таила в еще большей степени те же естественные недоверие и подозрение к homo sapiens, что можно видеть всюду на Земле.

Днями и ночами Цунгали стрелял и следовал за стрелой. Каждый полет и каждая запинка заводили все дальше и дальше от тени Ворра. Он двигался на юг, и овладевала им великая усталость.

Он понял, что путешествие подходит к концу, потому что лук елозил в хватке, тянулся к своей судьбе. Поздним вечером Цунгали прошел через деревню. Медовый камень простых жилищ даже после заката хранил теплое свечение солнца. Ископаемое упрямство мало-помалу отпускало изнутри камня жар дня. Лук просветлел в тепле, дергаясь и указывая вперед.

Когда пала ночь, лук завел Цунгали в озаренные звездами поля за окраиной деревеньки. Здесь он снова нашел белую стрелу. Вместе с ней они ждали, когда выйдет луна, поздняя и торжественная, видом раздутая и напыщенная. Пока в лунном сиянии плясали мотыльки, Цунгали отправил стрелу в последний полет — высоко в сторону моря — и последовал по ее траектории навстречу рассвету и океаническому реву побережья.

Никогда он не знал столько воды. Будь он живым, его бы взял испуг средь осыпающихся утесов и грохочущих волн. Земля под ногами казалась полой — он слышал глубокий голос ее впадин. Весь утес был полон пещер и туннелей, рытвин и разломов. Через них все море протягивало воздух и воду. В гулком эхе Цунгали вдохнул первое тепло своего последнего утра.

Забравшись повыше, он увидел остатки дома. Лук корчился в руке, чуть ли не ожив, тянул, силился, стремился войти на делянку у разрушенного обиталища. Он словно бы знал, что вернулся к месту своего происхождения, где был сделан.