Час спустя обры вновь удобно устроились в своих человеческих личинах, и я смогла вспомнить, что я тоже
С легкостью, которая казалась слишком естественной, если принять во внимание тот факт, что эта девочка должна быть мне совсем чужой.
Ее имя всплыло откуда-то из глубины памяти, как будто я всегда знала его. Ее маленькая головка прислонилась к моей груди, и все, что она знала о жизни, перетекло в мое сознание. Вилсон — такой добрый и страшный, и — у-у! — он так больно ударил ее однажды. Красный. Плохой цвет. Плохая штука. Кровь. Мерзкий, набитый ватой кролик с вырванным горлом. И у нее противная вата во рту. И плакать не разрешают.
А потом… потом была я.
В ее глазах я была прекрасной. Высокой и сильной.
Я была надежной.
Наклонив голову так, чтобы наши глаза могли встретиться, я сделала слабый выдох, и девочка начала нюхать как сумасшедшая, пытаясь вобрать в себя запах моего дыхания.
— Привет, Лили, — сказала я. — Я — Брин.
Лили кивнула и, нерешительно улыбнувшись, с недоуменным видом на лице повернулась и показала куда-то пальчиком. Я посмотрела в ту сторону, куда девочка указывала, и увидела Чейза.
Он пересек комнату тремя широкими шагами — как обычно, его движения были текучими, словно вода. Наклонился ко мне и потерся своей щекой о мою щеку. А потом — очень тихо — повернулся к Лили и, слегка улыбнувшись, дунул в ее сторону, позволяя ей уловить и его запах.
Через связь я почувствовала, что для Лили Чейз пах точно так же, как и я.
Я прильнула к Чейзу, или, может быть, это сделал он, и Лили снова положила головку мне на грудь, явно намереваясь угнездиться между нами. А мое лицо и лицо Чейза тоже нашли путь друг к другу. Щека к щеке. Лоб ко лбу. Нос к носу. А потом — губы к губам. Поцелуй растянулся на невыносимо восхитительную вечность. Я почувствовала, что проникаю в сознание Чейза и приглашаю его войти в свое. На секунду мир прекратил вращаться вокруг своей оси, и гул нашей стаи стал едва слышен.