– Не-а… я его по запаху приметил издалека.

– По запаху? – не понял Аверин, но потом сообразил: – О-о, так ты и его кровь пробовал, что ли?

– Ага. Там ее полно было.

– Отлично. Теперь я точно буду знать, где Владимир. Может, и неплохо, что он поблизости. Погоди-ка. Ты сказал «татуировщик»? Что ты делал у татуировщика?

– Как что? – Кузя важно посмотрел на хозяина. – Татуировку! Меня же посвящали сегодня.

Он задрал рубашку. Почти во всю грудь, даже залезая на живот, красовался кривоватый, но вполне узнаваемый черный круг с языками пламени внутри, нарисованными оранжевым контуром. Аверин некоторое время смотрел на горделиво выпятившего грудь дива, а потом не выдержал и расхохотался.

– Кузя, это что?! – спросил он сквозь смех.

– Это наш, ну, то есть их символ. Освободителей. Алатырь без звезды.

– Кузя, – Аверин вытер выступившие на глазах слезы, – ты знаешь, что если я сейчас нарисую звезду и раскручу ее, то тебя унесет в Пустошь через твой собственный живот?

– Ага. – Кузя немного сник и натянул рубаху обратно. – Но вы же этого не сделаете.

– Я-то нет… но никому больше не показывай. А нельзя было сделать этот… знак посвященного размером… э-э… поменьше?

– Можно. Но я хотел их впечатлить.

– И как? Впечатлил?

– Ага, – див широко улыбнулся.

Аверин только покачал головой.

– Ты голодный? – спросил он.

– Конечно! – ответил Кузя, и Аверин усмехнулся:

– И зачем я спрашиваю? Маргарита оставила тебе ужин на кухне. Иди поешь, если нет ничего срочного.

– Не-а. Владимир ушел. Я его больше не чувствую. Поем и расскажу все.

Ничего нового Кузя на этот раз не узнал. Кроме его «посвящения», подростки до позднего вечера «праздновали» поминки Черного – такое, видимо, было прозвище у Хмельницкого. Нужно сообщить родителям. Но сперва лучше удостовериться, что мертв именно Николай. Вдруг эта Белицкая встречалась не с ним, а с Ушковым – его Кузя тоже не видел на сходке.