– Великому и ужасному Захарии не все подвластно. Ты не все можешь предусмотреть и контролировать, а?

– Какой срок? – деловито осведомился маг.

– Ты забыл… Так я напомню: четыре месяца назад перед самым Днем памяти.

– Как я могу быть уверен, что ребенок мой?

– А чей еще, Захария? Ты не делишься с другими тем, что принадлежит тебе. А? Или это не твои слова.

Захария опустил голову, теперь его глаза выглядели темными провалами.

Неожиданно Лин бурно разрыдалась. Она плакала с таким остервенелым отчаянием, подвывая и всхлипывая, совершенно не заботясь о том, как выглядит со стороны.

– Я требую! Требую… ради ребенка… Я больше не могу. Магия убивает меня.

Захария отмер, глубоко вздохнул и шагнул ей навстречу.

Слезы сбегали по ее щекам блестящими дорожками.

– Все будет хорошо, – сказал маг.

– Я брошу фэсс, клянусь. Уже пару недель ни одного кристалла.

– Лин…

– Ладно… прости меня, прости, три дня. Видишь, я не вру тебе.

Захария осторожно коснулся лица Лин, нежно провел тыльной стороной ладони по ее щеке, стирая слезы.

– И ты не врешь про ребенка?

– Нет, – тихо сказала она, – не вру.

– Кто-то еще знает? Ты ходила к повитухе?

– Разумеется, никто. Я же не дура. У тебя много врагов, Захария. Они убьют меня, если я тут останусь. Да, они придут за нами и сделают так, чтобы новый Ламми не увидел свет. Ты же увезешь нас отсюда, спрячешь в своем доме? – она успокоилась, истеричные нотки исчезли из ее голоса. – Медея постоянно вьется рядом, все вынюхивает и высматривает. Я боюсь, что она поняла.

Сейчас Лин выглядела разумной и собранной.