— Человека, который настолько дорожил жизнями Ордена, что придумал способ получить решительный перевес и сохранить эти жизни, — отрубил король. — Мы с ним сходились в целях, разнились только способы. Вы уверены, что магистры бы отказались? Сколько ваших друзей погибло, миледи? Молодых и старых, способных радоваться жизни, делать открытия, приносить пользу стране, просто желающих жить! Посмотрите на лорда Бастельеро: его кузен Стефан по-своему был не менее красив, пока ведмачье заклятие не растворило половину его лица, оставив молодого человека уродом. Но он хотя бы жив. А если бы вы вызволили своего друга Маркуса из плена лишенным конечностей, мужского органа, глаз и языка, но все еще живым, как это случилось с некромантом пятого рейтарского полка мэтром Дэнсоном? Вы и тогда проголосовали бы в Совете Ордена за милосердие?

— Достаточно… — прошептала изжелта-бледная магичка. — Я поняла…

— В лучшем случае мы получили бы раскол Ордена, — почти сочувственно сказал король. — В худшем — его полное согласие. И в любом случае — грядущую войну, страшнее которой история еще не знала и, дай Благие, не узнает. Видите ли, миледи, у чистого разума нет чести и милосердия, только целесообразность. Убить первым, чтобы выжить и получить превосходство, — вот истинное учение Баргота. В защиту магистра могу только сказать, что подобные идеи появились у него не так давно.

— После смерти Саймона, — бесцветно отозвалась Ло.

— После смерти сына, да. Который унес в могилу величайшую мечту магистра Антуана — возможность зажечь в профане магическую искру. То, что вознесло бы Саттерклифа на вершины немыслимой власти, а уж он бы нашел, как этой властью распорядиться.

В комнате стало тихо. Молчали все: и король, и бледные, удивительно похожие сейчас выражением лица Маркус и Лавиния, и, конечно, Эйнар. Потом магичка не без усилия выдавила:

— Я прошу прощения, ваше величество. Если дела обстояли таким образом, вы были вправе использовать любые средства, чтобы предотвратить беду. И, разумеется, располагать мной как угодно.

— Польщен, что вы оценили, миледи, — уголками губ усмехнулся король. — В свою очередь я тоже прошу прощения, что использовал вас подобным образом. И, разумеется, за тот маленький гадкий спектакль, после которого вы ринулись в брак с первым встречным, лишь бы избежать моих домогательств.

— Что? — услышал Эйнар собственный голос.

— Миледи не сказала? — удивился король. — Я, извольте поверить, милорд, ее цинично и бесчестно домогался, принуждая стать моей фавориткой. Любовницей, если вам незнакомо это слово в силу похвального северного чистосердечия.