Она ободряюще сжала мою руку, словно пытаясь этим дружеским жестом передать свою убежденность в том, что все будет хорошо, но я чувствовала, что ее мысли заняты чем-то другим.

– А почему лорд Хольм назвал его Черным?

Я не смогла удержаться и задала тот вопрос, что весь вечер крутился на языке.

– Так переводится с древнедартского фамилия Эрика, – ответила леди Горн и снова устало потерла покрасневшие глаза. – Прости, сложный день, – немного смущенно пояснила она. – Тяжелого раненого привезли, пришлось повозиться, вытаскивая его из сумеречного мира.

– Тогда не буду больше задерживать. Темной ночи, леди Кейт.

– Темной ночи, Эвелин. Если нетрудно, зови меня Кэтрин, как делают все мои друзья.

– Хорошо… Кэтрин, – улыбнулась в ответ, повернула на пальце кольцо и шагнула в дрожащее пространство.

***

Он смотрел на стоящую перед ним девушку и впервые в жизни не знал, что делать. Большая часть его – темная, эгоистичная, не привыкшая брать в расчет желания и чувства других, требовала согласиться с глупой затеей и взять все, что можно, выжать магию девицы до капли и разрушить зачарованные пространственные слои, вырваться на свободу, уйти из темницы, заставив Дарвена проиграть.

И еще пару недель назад он так и сделал бы. И даже раздумывать бы не стал. Так почему сейчас все иначе? Откуда взялось это тревожное и незнакомое чувство, что ковыряло совесть и не давало поступить так, как должно?

Эрик одним глотком допил принесенную девицей воду и снова уставился на стоящую посреди грязной камеры фигурку. Светлое платье, открывающее изящные щиколотки, собранные в простую прическу волосы, крепко стиснутые руки. Эти руки будили воспоминания о невесомой нежности прикосновений, о непонятной потребности, с каждым днем все сильнее захватывающей душу, о настойчивом желании сдаться тому светлому, что проникало в сердце с каждым взглядом прозрачных глаз.

Проклятье!

Если он воспользуется предложением, то девица окажется связана с ним на всю оставшуюся жизнь. Сейчас она не понимает, не задумывается об этом, смотрит на него своими глазищами, ресницами длиннющими хлопает, и ничегошеньки не понимает, а его буквально выворачивает наизнанку от этой ее светлой наивности и от того, что творится внутри. Бред какой-то. Любви не существует. Это все выдумки таких вот глупых девиц, ждущих от жизни цветов, поцелуев и вечного счастья. Да только нет его, этого счастья. Рано или поздно любые чувства угасают, оставляя после себя разбитые сердца и несбывшиеся ожидания. Ему ли этого не знать?

И все-таки он медлил.

Эрик никогда не считал себя излишне щепетильным, и если нужно было для дела, легко мог пойти и на шантаж, и на подлог, и на обман. И на убийство. Так почему же сейчас сомневается? Почему не торопится взять то, что девица готова ему дать?