Мать. Я запомнил единственную растерянную морщинку между ее темными бровями, то, как кончики ее пальцев коснулись моего лица, когда она падала.
Мать. Я запомнил единственную растерянную морщинку между ее темными бровями, то, как кончики ее пальцев коснулись моего лица, когда она падала.
А потом я вышел в холл и остановился там в огромной, гулкой тишине. Я все еще слабо царапал стеклянную стену, отделявшую меня от тела.
А потом я вышел в холл и остановился там в огромной, гулкой тишине. Я все еще слабо царапал стеклянную стену, отделявшую меня от тела.
«Ты убил их всех. Ты убил их всех».
«Ты убил их всех. Ты убил их всех».
Фраза повторялась и повторялась в моей голове на одном дыхании.
Фраза повторялась и повторялась в моей голове на одном дыхании.
Я уставился на дверь, наблюдая, как слабеющий солнечный свет пробивается сквозь украшавший ее полукруглый витраж. Мы с Решайе тлели в остатках его гнева, стоя на пороге жуткого, хрупкого спокойствия.
Я уставился на дверь, наблюдая, как слабеющий солнечный свет пробивается сквозь украшавший ее полукруглый витраж. Мы с Решайе тлели в остатках его гнева, стоя на пороге жуткого, хрупкого спокойствия.
Я надеялся, что мое отчаяние скроет неправду.
Я надеялся, что мое отчаяние скроет неправду.
Но потом чудовище прошептало:
Но потом чудовище прошептало:
…Ты не можешь лгать мне, Макс…
…Ты не можешь лгать мне, Макс…
И когда мои пальцы сомкнулись вокруг ручки входной двери, борьба началась заново, с новым рвением. Она продолжалась, пока я делал шаг за шагом по лесной тропинке к знакомому сараю.
И когда мои пальцы сомкнулись вокруг ручки входной двери, борьба началась заново, с новым рвением. Она продолжалась, пока я делал шаг за шагом по лесной тропинке к знакомому сараю.
«Пожалуйста. Прошу тебя. Я еще никого и никогда ни о чем так не просил. Даже в Сарлазае. Умоляю. Прости меня. Я ошибся. Ты всегда был прав».
«Пожалуйста. Прошу тебя. Я еще никого и никогда ни о чем так не просил. Даже в Сарлазае. Умоляю. Прости меня. Я ошибся. Ты всегда был прав».