– Дело в том, что о существовании Решайе знала лишь очень небольшая группа людей. А это означало, что большинство жителей острова считали, что за побоище в Сарлазае ответствен лично я. Шла война, но то, что произошло там…

Его взгляд потемнел, и по поверхности моих мыслей пронеслись чужие воспоминания об огне и плоти, о маленьких обгоревших трупах.

– Устроили предварительные слушания, чтобы понять, будут ли меня обвинять в военных преступлениях. Я на них не присутствовал. Я был… не в состоянии сам давать показания. От моего имени выступала Нура. Она говорила нескольких часов, ты не поверишь – из инвалидного кресла. Я никогда не прощу ее за то, что она сделала с теми людьми, или, более эгоистично, за то, что она сделала со мной. Но ее показания… я до сих пор не знаю, как к этому относиться.

Нура. Вечная загадка. Каждый новый обрывок информации не упрощал, а наоборот, только усложнял поиск ответа на нее.

Мои пальцы сжались.

– И тогда они его убрали?

– Да. Получилось… плохо. Как при получении, но еще хуже, потому что, уходя, Решайе вырывает с корнем половину разума и забирает с собой. А ему очень не хотелось разлучаться со мной…

Он замолчал и уставился на меня, нахмурив брови. Как будто хотел добавить что-то еще, но все же отвел взгляд и покачал головой:

– Расставание с ним чуть не убило меня.

Меня внезапно озарило понимание.

– И ты ничего не рассказал мне, потому что обязался молчать, – прошептала я. – Ты заключил договор крови.

– Да. Они сказали, что все должно оставаться в тайне. И в тот момент я согласился бы на что угодно, лишь бы эту тварь удалили из меня. Да и я только рад был никогда больше не говорить об этом. Последним подарком Орденов стало идеальное прикрытие гибели моей семьи. Мой отец был ривенайским дворянином, близким другом короля. Многие люди с обеих сторон желали смерти нашей семьи только за это. Поэтому убийство Фарлионов представили как еще одну трагедию военного времени.

Его голос понизился, в нем появились грозные раскаты, будто с гор покатились первые камни. Макс снова посмотрел на меня, но на сей раз его глаза стали серьезными и печальными.

– Хотел бы я сказать, – произнес он медленно, словно делая страшное признание, – что собирался посвятить тебя во все произошедшее. Но я не собирался, даже если бы мне ничто не мешало. Я не хотел, чтобы ты знала об этих событиях. Ровно до того момента, пока я не увидел, как ты вошла в эти Башни, и не понял, чего тебе будет стоить незнание.

Его пальцы, подрагивая, сжали мои в безмолвной просьбе о прощении.

И я простила его.