Но она сразу же перекатилась, вскочила на ноги и бросилась вперед. Нура проделывала все так быстро, что я едва успевал уследить за ее движениями. Поэтому я заметил, что она зашла сзади, только тогда, когда ее рука уже обвилась вокруг моей шеи. Ее пальцы задели оставленные Решайе отпечатки на плече, и на одну критическую долю секунды меня ослепила волна боли, настолько сильная, что сковала мышцы. Я боролся, пытаясь подавить боль.

У Нуры нет кинжала. Я все еще могу…

Но тут Нура вскинула руку, и из рукава выскользнуло потайное лезвие. Я не успел выбить его из рук Нуры, и острие замерло у моего горла.

– Думаю, тебе пора сдаваться, – прошептала она мне на ухо.

– Все ясно. – Я попытался замаскировать сбившееся дыхание раздраженным вздохом, но не преуспел. – О магии мы договорились, но я забыл упомянуть о спрятанном оружии. Все честно. Ты почти не изменилась.

– Это всегда было причиной наших разногласий. – Она убрала руку и отступила назад. – Ты всегда приписывал мне более благородные намерения, чем есть на самом деле.

Я выругался сквозь зубы, сопротивляясь желанию схватиться за плечо, где все еще пульсировала боль.

– Какая удачная формулировка.

Ее взгляд остановился на моей ране, хоть и прикрытой одеждой. Я изо всех сил старался скрыть боль, но от Нуры трудно что-то утаить.

– Тебе стоит подойти к Саммерину, чтобы он взглянул на рану.

– Сам разберусь.

– Сейчас не время для гордости. Ты нужен нам целым и невредимым.

Я ткнул в ее сторону концом своего посоха:

– Нам? Давай-ка проясним, я здесь не ради тебя.

– Такой ранимый. Такой заботливый. – С легким щелчком она убрала нож обратно в рукав. – Я знаю, что заслужила твое недоверие, но сейчас мы на одной стороне.

– Я это слышу от женщины, которая прячет кинжал в рукаве.

Нура всегда была такой, сотканной из скрытых острых углов, готовых в любой момент вонзиться между ребрами.

– Можешь оскорблять меня, сколько твоей душе угодно, – с нарочитой непринужденностью сказала она. – Все равно я рада, что ты вернулся. Люблю, когда Зерит бывает вынужден признать мою правоту.

От ее манеры, того, как она это сказала, у меня побелели костяшки пальцев, державших посох. Мне пришлось проглотить рвавшийся с языка ответ и стиснуть зубы.

Мы стояли молча. Потом Нура слегка вздохнула: