– Наблюдает за нами, – прошептал Арис. – Поторопись и веди себя так, будто я тебя соблазняю.

Девушка оттолкнула его, когда он игриво провел пальцами по ее руке, ненавидя себя за вспыхнувший на щеках румянец.

– Я когда-нибудь говорил, что мой любимый цвет – именно этот оттенок розового, который появляется на твоих щеках, когда ты волнуешься? – Арис наклонился так близко, что Блайт почувствовала его дыхание на своей щеке и сразу же вспомнила тот интимный момент в поместье Уэйкфилдов.

– Ты собираешься жениться на моей кузине, – напомнила она. – Так что следи за языком.

Арис выпил еще один бокал шампанского, и если бы Блайт спросили, она бы сказала, что это далеко не вторая порция.

– Вы меня не интересуете, мисс Хоторн, хотя в том, чтобы вывести вас из себя, есть своя прелесть. Видела бы ты сейчас лицо моего брата.

Блайт фыркнула и поправила платье, разглаживая складки. И только убедившись, что снова не покраснеет, повернулась к собеседнику, готовая ответить. Но внезапно Арис снова стал принцем, державшимся с такой уверенностью и гордостью, что казался самым величественным мужчиной в комнате. Блайт поняла причину, когда увидела, как Уэйкфилды входят в парадные двери. Ей потребовалось некоторое время, чтобы заметить Шарлотту, которая шла под руку с Эвереттом. На пальце левой руки сверкало кольцо с сапфиром, при виде которого у Блайт потемнело в глазах.

Значит, все официально. Они были помолвлены.

Улыбка Шарлотты была лучезарной. Эверетт сиял ничуть не меньше, когда наклонился, чтобы прошептать что-то, от чего она захихикала. Он казался самым счастливым человеком на свете, и хотя Блайт хотелось искренне порадоваться и поздравить подругу, она задавалась вопросом, досталось ли ей это кольцо ценой жизни герцога и будет ли ее отец тем, кто тоже за него заплатит.

В отличие от них двоих, Элиза выглядела так, словно ее застали врасплох в море во время шторма. Она была изможденной и усталой и, даже одетая в приятное голубое платье, казалась слишком больной, чтобы находиться здесь. Ее волосы были слишком длинными, тщательно заколотыми на затылке, но такими же липкими, как водоросли, которые Блайт видела у подножия опасной скалы рядом с поместьем. Головные боли не могли быть такими сильными и долгими; с девушкой явно было что-то не так.

Только тогда Блайт заметила своего дядю, стоявшего за Уэйкфилдами. Он так помрачнел, что беспокойство Блайт усилилось, когда она вспомнила об оставленной Сигной записке. Когда Байрон направился прямиком к Элизе, она сделала то же самое. Он замер, когда заметил племянницу, затем резко развернулся. Что бы он ни собирался сказать Элизе, похоже, не хотел этого делать в ее присутствии.