– Это недели на три, максимум на месяц, – примирительно говорит отец. – Связь тут до сих пор паршивая, буду стараться дозваниваться хоть иногда. Я бы мог отправить тебя куда-нибудь по путевке. Но ты ведь сам в прошлом году был не в восторге. И вообще свинство бабушку забывать. Поможешь ей по хозяйству. Да и самому свежий воздух на пользу пойдет. А то ты уже зеленый весь из-за своего компьютера.

Отец сбавляет скорость, машина сворачивает с трассы. Еще примерно полчаса, и они въезжают в деревню. Дома по обеим сторонам улицы не похожи друг на друга – крепкие, подновленные, с резными наличниками чередуются с заброшенными, у которых окна заколочены или чернеют пустыми прямоугольниками без стекол. Однако таких заброшенных участков совсем немного. Длинная широкая улица, разделяющая деревню на две части, безлюдна, из местных жителей никто навстречу не попадается. Видимо, все заняты своими делами и им некогда разгуливать по округе. Зато всякая живность бродит тут совершенно свободно. Вскоре приходится притормозить: чуть ли не из-под колес с возмущенным гоготом разлетаются гуси. Их вожак до последнего не желал уступить дорогу. Гуси здесь чувствуют себя привольно. С прошлого раза у Тимура сохранились не самые приятные воспоминания о нахальном соседском гусаке, который то и дело старался вступить с ним в схватку и угрожающе шипел, словно мелкий дракон в перьях.

Машина останавливается у высокого, выше человеческого роста, глухого забора, на лужайке, поросшей повиликой. Дом бабушки Зубаржат стоит на самом краю деревни. Из-за забора слышится басовитый собачий лай. Отец еще не успевает постучать, как хозяйка широко распахивает калитку. И вот они уже на покрытом асфальтом просторном дворе.

Отец шикает на огромного пса, который скачет на цепи.

– Тише, Гром, свои!

Раньше двор охранял другой пес. Тоже помесь овчарки неизвестно с кем. И его тоже звали Гром.

– Мои дорогие! Приехали наконец-то…

Зубаржат обнимает внука и правнука, приподнявшись на цыпочки, целует в щеки, мешает русские и татарские слова, утирает набежавшие слезы радости.

– А ты не изменилась совсем, дэу эни[1], – улыбается Ренат, который не видел бабушку с позапрошлого года. – Все такая же молодец.

Зубаржат в цветастом халате, голова повязана белоснежным платком с кружевной каймой, в ушах поблескивают тяжелые золотые серьги. Тимур, конечно, замечает новые морщинки, появившиеся за девять лет, но это ведь неважно. Зубаржат точно не кажется дряхлой старухой, несмотря на свои восемьдесят три. Натруженные руки не дрожат, взгляд ясный, спина не сгорблена.