И вспышкой проснулась память: белый конь – воздух и снег, пронизанный лунными лучами. Всадница, полускрытая волнами летящей гривы, в медлительном вихре шелковых одежд, переслоенных ветром, со струящимся флагом пепельно-серебряных волос, всадница в облаке легчайшего звона, не громче звона крови в ушах, ранящего сердце звона протянутых сквозь ночь волшебных струн, всадница, чей профиль проступает, как камея на исчерна-синем небе, точеный, точный, тающий…

Королева.

Таща за собой шлейф грохота и трубных вскриков, комета умчалась вниз по улице, в сторону реки.

– Что это было?

Парень взглянул на меня – и я невольно нахмурилась. Лицо у него было застывшее, нехорошее какое-то, даже веснушки выцвели. Замороженное лицо. Словно он только что глядел на пытки.

Он моргнул и сплюнул на землю. И обмахнулся большим пальцем, будто от нечистой силы.

– Эй, да что случилось?

– Да ниче, – буркнул он, поправляя корзину.

– Ничего? А что ж ты побелел весь?

Он пожал плечами.

– Получили бы плетью по загривку… Ладно, обошлось. Ну, двинули, что ли? Куда теперь?

– К воротам.

– К воротам так к воротам.

Он зашагал вниз по улице в ту же сторону, куда унеслась сверкающая комета.

– Благородные господа, – сказала я. – Из замка. Размахивают плетьми. Топчут конями зазевавшихся.

Парень молчал.

– Кто это? – спросила я.

Он глянул искоса и опять не ответил. Я ощутила, каково это, когда тебе не отвечают на вопрос, и вроде бы на самый невинный. Вон как я его отшила с этой рыбой. Сейчас он отыграется. Не ответит из чистой вредности.