– Помнишь, как мамы брали с собой кусок мыла и приводили нас сюда мыться?

Я не смел шелохнуться. Затаил дыхание.

– Кусок мыла и бутылку вина. – Выпутавшись из объятий Тристы, Колетт опустилась рядом с Милли и придвинулась ближе. – По-моему, я лет до десяти не мылась нормально под душем.

На губах Милли заиграла улыбка:

– Да уж, они умели находить в жизни поводы для веселья.

Колетт, Милли и Роджер втроем лежали на песке, пока Лакс неуверенно переминалась с ноги на ногу, словно не решаясь, последовать их примеру. Она встретилась глазами со мной, и у меня сжалось сердце. «Ложись», – шепнул я ей одними губами.

Она осторожно опустилась на песок рядом с сестрами.

Милли смотрела на звезды:

– Как хороши были те летние ночи.

– А еще лучше были наши мамы. – Роджер впервые не стал скрывать тоску.

Над пляжем воцарилось молчание, нарушаемое лишь тихим храпом Тревора да плеском волн о берег. В мягком сиянии зари печальные лица казались еще моложе.

– Я по ним скучаю. – Тихий голос Колетт разрывал мне сердце.

Роджер вздохнул:

– Я тоже.

– И я, – шепнула Милли.

Лакс крепко зажмурила глаза, борясь с собственным горем.

Я люблю ее.

Это открытие поразило меня прямо в грудь, как стрела Купидона. Черт возьми, ведь так оно и есть. Безнадежная, но чистая правда. Я любил ее, когда она храбро парила над сценой, а еще больше – когда она, сойдя со сцены, оставалась такой же храброй. Но сильнее всего любил ее сейчас, в кругу родных. Когда она всей душой была с ними, а не пряталась за своими секретами, как за щитом.

Я люблю ее и никогда не смогу ей в этом признаться. Потому что она не позволит себе испытывать чувства ко мне. А скоро каждый раз, глядя на меня, она будет вспоминать убийц ее матери.

Лакс тихо смотрела на звезды. Сцепившись мизинцами с Колетт, она лежала, не шевелясь.