А оркестр снова и снова повторял одни и те же бодрые аккорды, ожидая моего ослепительного появления на сцене.

– Прекрати! – взмолилась Триста. – Он мой лучший друг.

– А я твой брат. Ты защищаешь его от меня?

– Я защищаю вас обоих. Пожалуйста, опусти пистолет.

– Я не хотел, чтобы все так вышло. – В светонити Дьюи мелькнуло сожаление. В нем все еще оставалось что-то человеческое, и поэтому его сердце болело.

Лицо Тристы смягчилось.

– Знаю, Дьюи. Ты хороший…

Вдруг прогремел выстрел.

Я вцепилась в Джеймисона и повалила его на пол вместе с собой.

Грянул второй выстрел. На мои обнаженные руки брызнула теплая кровь, Джеймисон вскрикнул…

Триста рухнула на пол, ее грудь окрасилась красным.

Джеймисон издал истошный крик и ринулся к Тристе. Но Дьюи навел на него пистолет:

– Сделаешь, как я велю, и я ее верну.

Лицо Джеймисона побелело. Триста лежала неподвижно, из груди сочилась кровь.

Очень много крови.

Тяжело загрохотали шаги. На шум сбегались люди. Роджер резко затормозил и раскинул руки, сдерживая напор родственников. Обливаясь слезами, Джеймисон что-то кричал ему – то ли предостерегал его от Дьюи, то ли не хотел, чтобы друг увидел Тристу, – но было слишком поздно.

Роджер замер на месте, его светонить замерцала черно-синим горем.

– Триста!

– Отойди от нее! – рявкнул Дьюи, но Роджер склонился над подругой. Его сильные руки, способные часами выполнять упражнения на трапеции, дрожали крупной дрожью. Он ощупывал рану, словно пытаясь остановить кровотечение.

Но сам понимал – поздно.