– Даже знай я, кто он на самом деле такой, ни за что не выдала бы его секрет, учитывая, сколь много он для меня сделал. Но едва ли ты забралась на такую верхотуру, чтобы справляться о нем.

На самом деле Телле очень хотелось расспросить императрицу о магистре Караваля, который, похоже, был везде и нигде одновременно, но взгляд Элантины уже переместился на письмо у нее в руке.

Хоть Элантина и умирала, когда заговорила снова, ее тон был достаточно резким, чтобы пресечь любые споры:

– Потерянный Рай доводится тебе матерью, не так ли?

– Я знала ее как Палому, – ответила Телла, – хотя отец всегда расстраивался, что я называла ее по имени, а не мамой.

Элантина прищелкнула языком.

– У Парадайз был неудачный вкус на мужчин.

Телла была согласна с этим утверждением, но говорить о своем отце ей совершенно не хотелось.

– А вы с ней как познакомились? – спросила Телла, усаживаясь. Она все еще не знала всех тонкостей этикета относительно того, как обращаться с императрицей, но казалось странным смотреть свысока на женщину, которая правила всей Меридианной империей.

Элантина глубоко вздохнула, и ее тело содрогнулось, причем куда сильнее, чем следовало бы от обычного физического напряжения.

– Когда я видела Парадайз в последний раз, она крала Колоду Судьбы, о которой я упоминала прошлой ночью. Я предупредила ее, что карты принесут одни неприятности, но выбор слов оказался крайне неудачным. Следовало бы припугнуть ее страданием или агонией. Парадайз просто заявила, что неприятности ей по душе. Как по мне, на самом деле она любила жизнь.

Элантина посмотрела на небосвод, на котором продолжали сиять малиновые звезды Легендо.

– Парадайз могла бы добиться куда большего, а оказалась на плакате в «Их разыскивает Элантина». Она была умна и сообразительна, смешлива и влюбчива, но при этом старалась не показывать людям, насколько глубоко способна чувствовать.

– Преступники и любовь несовместимы, – однажды сказала она мне. – Но я думаю, что на самом деле она боялась любви, потому что этому чувству предавалась столь же яростно, как и самой жизни.

Телла понимала, что слова императрицы были призваны подбодрить ее, но лишь ранили еще глубже осознанием, что мать, при всей своей способности к неистовой любви, придавала столь малое значение собственной дочери.

Телле следовало уйти и перестать себя мучить. Но в словах императрицы было что-то интимное. Два сказанных ею предложения казались куда значительнее, чем все то, что сообщила Айко. Телла слышала, что в юности Элантина была необузданной, но, сопоставив даты, поняла, что ее с Паломой молодые годы приходились на разное время.