Телла не могла позволить себе отвлекаться, поскольку ей требовалось как можно скорее добраться до Храма Звезд, но лавировать в плотно обступившей людской толпе оказалось непросто. Темная фигура в костюме Отравителя предложила отведать его яд, а несколько Упавших Звезд – лизнуть звездную пыль.
Телла не удостоила их ответом, продираясь сквозь толпу так быстро, как только могла. Она споткнулась только раз, когда, как ей показалось, увидела Скарлетт, одетую в вуаль из слез Невенчанной Невесты, которые капали на ее лицо, точно бриллианты. Но если бы Скарлетт узнала, что Телла задумала, то наверняка попыталась бы ее остановить.
А Телла не хотела, чтобы ее останавливали, поскольку ей выпал единственный шанс спасти мать, и если она им не воспользуется, то будет сожалеть до конца жизни.
Во время полета в небесной карете в район Храмов, Телла все еще испытывала угрызения совести при мысли о том, чтобы выдать Легендо Джексу. Очевидно, все дело в ее увлечении Данте. Предать магистра было все равно что предать Данте. Возможно, это не один и тот же человек. А если это все же так, значит, именно Данте все это время предавал Теллу.
Она добралась до Храма Звезд, когда церковные колокола пробили десять раз. Ей даже стучать не потребовалось, подойдя к запретным дверям святилища: они сами беззвучно открылись, словно храм неслышно поздоровался с ней.
Оказалось, что в вестибюле ее поджидает Терон, похожий из-за своего высокого роста на башню, а выжженная на его безжалостном лице восьмиконечная звезда придавала ему еще более внушительный вид. Одет он был точно так же, как и тогда, когда она встретила его прошлой ночью: в тунику из плотной кожи и темно-синюю накидку.
К его чести, Терон ничего не сказал о бегстве Теллы накануне. Что бы он ни думал о ее исчезновении и появлении, внешне казался спокойным и невозмутимым.
Цоканье туфелек Теллы по полированному полу было единственным звуком, нарушающим тишину, когда она последовала за ним под затененные своды. Огненный фонтан в центре еще не был зажжен, и в храме было очень холодно.
Телла потеряла плащ где-то в королевском дворе, и теперь ее обнаженные спина и руки должны были неминуемо замерзнуть, однако, что удивительно, кожа покрылась потом, когда она сказала: