Наконец, до него дошел гул толпы, суета коснулась его покалеченного сознания. Он шарил взглядом по элите темных, читая громкие вопросы в расширенных глазах.

А вы думали, он останется нормальным? Что смерть не ставит черную печать? Он чувствовал каждый раз, когда сердце останавливалось. Совсем не сопротивлялся, потому что знал, что его вернут к жизни.

– Брайен. – Перед глазами возникла брюнетка с красными глазами и следом ладони на нежной шее. – Брайен!

А он не слышал.

Ему вдруг стало страшно, что это была очередная галлюцинация. Что мертвый Правитель – его больная фантазия и несбыточная надежда. Когда ему ставили те уколы с примесью галлюциногенных веществ, он принимал рисованную сознанием реальность. Не боролся, не изводил себя. Знал, что силы понадобятся потом.

– Брайен!

Кажется, у него началась паническая атака. Такое происходило, когда его изводили до предела, когда картины перед глазами становились осязаемыми. Но даже тогда он не боролся, копил все, каждую крупицу своих моральных сил, прятал их во тьме, до которой не добрался бы ни один сильный препарат. Союз со своим альтер эго спасал.

Они думали, что он иссяк, сдался.

А он каждый чертов день в аду становился сильнее.

Правой рукой он обхватил левое запястье и сфокусировал взгляд на пяти пальцах. Пять. Пять. Он пересчитал несколько раз.

Когда он был на грани, все галлюцинации двоились, после чего он отключался.

– Это реальность, Брайен. Ты слышишь?

Понял уже сам. Он закрыл глаза и задержал дыхание. Несколько секунд полной неподвижности и покоя вернули его в адекватное состояние. Брайен уже научился управлять собой, легко справляться со слабостями.

Сердечный ритм и дыхание стали ровными.

Он распахнул глаза и встретил реальность со спокойным выражением лица. Труп бывшего Правителя уже уволокли со сцены, чтобы не шокировать еще больше толпу. Сотни или тысячи глаз уставились в нового правителя, ожидая ответа, какого-то объяснения. Так было всегда: по сути, все они были безвольны, поэтому постоянно ждали разрешения, указа, да чего угодно, что побудило бы их к действиям. И неважно, что сейчас кипело в их жилах. Привычка, вросшая в гены не только темных, но и светлых, могла послужить на руку тем, кто по статусу стоял выше.

Брайен мог сказать все, что угодно, и они бы съели это, проглотили бы даже стекло, проигнорировав рваные раны в нежном пищеводе. Разве у них был выбор? Слова, сложенные в осуждения, вылетали бы из их уст, но так и оставались бы простым набором звуков. Покорность, зависимость и нежелание принимать собственные решения – все это укоренилось в головах народа.