Но Тротт понимал, что Алина Рудлог не откажется от брака. Не тот характер. А если будет согласна принцесса, то он точно не сможет отказаться. Потому что хочет ее, несмотря на все те бесконечные «нельзя» и «невозможно», что твердил себе. И жить, пусть это неблагородно и негероично, тоже хочет.

Воля первопредка позволила успокоить совесть и закрыть глаза и на юность принцессы, и на происхождение, и на то, что она дочь Михея. Теперь это не его желание, а божественное. Не его решение. Не его выбор. Все ради нужной, великой цели. Брак и связь с ней – это правильно. Разумно. Необходимо. Можно не мучиться больше.

Но стоило ветру снова донести всхлипы или бормотание принцессы, как на душе становилось тягостно и мерзко. И никакая разумность не помогала.

В конце концов Макс растянулся на берегу, закинув крылья за голову и невидящими глазами глядя в небо, и через силу заставил себя вспоминать то, что он видел в лагере иномирян, чтобы обдумать, как прорываться к порталам.

Когда солнце уже садилось за горы, со стороны заводи раздались легкие шаги, и через некоторое время рядом с Троттом на траву опустилась принцесса.

Он сел, покосившись на нее; Алина молчала, глядя на озеро. Не сопела, не вздыхала, не ерзала. Лицо было красным, заплаканным, и глаза – тоже красными.

– Что мне делать, лорд Макс? – спросила принцесса тихо, когда он уже думал, что она так и не заговорит.

Макс должен был сказать о разумном выборе и о том, что эмоции и страхи мешают принимать правильные решения. О том, что в жизни приходится делать то, что не хочется делать, и не время терзаться и устраивать истерики. Но произнес совсем другое:

– Я не могу решить это за вас, Алина.

– Почему? – безжизненным голосом поинтересовалась Богуславская.

– Это ваше тело и ваша жизнь, – как можно спокойнее объяснил Тротт, не поворачивая головы и щурясь от лучей заходящего солнца. И от собственной глупости. – А я – заинтересованная сторона. Вы привязаны ко мне и благодарны мне, но это не значит, что вы должны делать со своим телом то, чего вы не хотите. Никто не заслуживает подобного.

Совсем не это должен был он говорить. Но она пришла к нему за советом, как к близкому человеку, и эта трогательная вера в него не позволяла лукавить или склонять ее к необходимому решению.

– Я не знаю, чего я хочу, – прошептала принцесса потерянно. – Я понимаю, как правильно, но это в глобальном смысле правильно, а для меня совсем, совсем неправильно, понимаете?

– Да, – ответил он коротко. Он действительно понимал.

– Но я не хочу, чтобы вы умирали, – вздохнула Алина.