Гюнтер некоторое время смотрел на него, хмурился. Затем вздохнул, отвел взгляд.

– Я не хочу ссориться, Лици.

– Я понимаю, – спокойно проговорил Инландер.

– Но она моя сестра. Я ее еще пускающей пузыри помню. И мне больно, – блакориец помял широкой ладонью грудь, – очень больно.

– Мне тоже, Тери. И я тоже терял сестру.

– И что бы ты сделал на моем месте? Согласись, основания для подозрений очень весомые. Командир ее личной гвардии – в тюрьме, смерть Лены крайне неожиданна, а ты даже не шевелишься, чтобы провести расследование, еще и прячешься от меня уже неделю. Если это не ты, то кто?

– Она умерла сама, – терпеливо в который раз проговорил Луциус и толкнул к кузену пустой бокал. – Налей.

Инландер отхлебнул рома, задумался.

Гюнтер сидел хмуро, сверля собеседника взглядом.

– Не надо, Тери, – предупреждающе попросил Луциус. – Ты же знаешь, что не получится.

Блакориец нахмурился еще сильнее.

– Что бы ты сделал на моем месте, Лици? – требовательно повторил он.

– Я бы поверил тебе, – ровно ответил Инландер, – потому что знаю тебя с детства.

Гюнтер со злостью плеснул себе еще рома, схватился за голову, покачал ею.

– Я могу сейчас уйти, – сказал он с отчаянием и посмотрел просящим взглядом младшего брата, – но сомнения останутся, Луциус. И будут отравлять меня, пока не отразятся на отношениях между нашими странами. Если ты не виноват, я извинюсь. Но я хочу точно знать.

Инландер встал, подошел к окну, сунув руку в карман, – сухощавая высокая фигура в элегантном костюме, светло-рыжая шевелюра, прямые плечи. Сделал глоток.

– Я покажу тебе, – проговорил он, – сутки, в которые произошла смерть Магдалены и как мы нашли ее. Если ты поклянешься отцом нашим, что никому и никогда это не расскажешь.

– Инлием клянусь, – горячо и обрадованно рыкнул Гюнтер. – Если ты непричастен и не покрываешь кого-то, то ни одна живая душа об этом не узнает.

Луциус обернулся.

– Принимаю.