– Почему ты не сказала мне это перед коронацией, Марин? – Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. – Я сделала тебе больно.

– Ты мне, я тебе, – пробормотала я невесело. – Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знаю, что вы помолвлены. Знаю!

– Тихо, тихо, – она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.

– Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, – сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. – Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у торгового центра. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.

Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос, – уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее – так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение.

Так смертельно стыдно мне было только один раз – когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее – и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем, кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз – и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.

Но она молчала. И когда я говорила, и когда выговорилась и мы лежали с ней в обнимку, дыша синхронно, как близнецы, под одним одеялом – к концу меня стала колотить дрожь, и я залезла туда и потянула ее за собой.

За окном мерцали фонарики, и я перевела взгляд на ее лицо, присмотрелась.

– Ты что, плачешь? – спросила я с удивлением. – Из-за меня, Ани? Прости, сестричка, прости меня, пожалуйста!

– Нет, – сказала она тихо, – не из-за тебя. Спасибо, что поделилась, Марин. Я, правда, почти ничего не поняла, – добавила она и всхлипнула, а я засмеялась и полезла целоваться. – Но главное я уловила.

– Ты ведь не выйдешь за него? – спросила я настороженно.

– Я подумаю, – шутливо ответила она. – Я тебя наслушалась и почти влюбилась сама.