Работорговцу не пришлось помогать с моим мизинцем — мама, наконец, смогла сама освободить руку из моего захвата, и видимое облегчение на её лице навсегда отпечаталось в моей памяти.

— Мама… — прохрипела я. Никогда в жизни я так не рыдала, никогда. Как будто меня резало изнутри.

Но она даже не посмотрела на меня в последний раз, тут же разворачиваясь в сторону дороги до дома. Дома, в который я никогда уже не вернусь, а ведь только с утра мне казалось что у меня вся жизнь впереди.

— Вы осторожнее с ней, она драчлива и упряма, и вон какого размера, — донёсся до меня её голос.

— Ничего, такие становятся лучшими рабынями.

Дверь захлопнулась с шумом, оставив только маленькое окошко, через которое проникал вечерний свет. Я сидела именно около окошка — возможно, из-за того, что была крупнее всех остальных рабынь, и они боялись меня. А мужчины, которых оказалось только двое, и вовсе стыдливо сидели в углу.

Я не переставала плакать следующие два часа, потирая кандалы на руках и ногах, наблюдая за пейзажем за окном. А ведь я когда-то мечтала путешествовать, мечтала найти достойного, сильного мужчину вне архипелага — того, кого не смутит мой размер, семь сестёр и брат, все живущие в одной комнате.

За крошечным окошком виднелся серо-синий, выцветший от ветров берег — камни, гладкие, как кости, отшлифованные веками приливов. Они казались мёртвыми, как и всё вокруг. Над водой вились клочья тумана, точно порванные паруса, оставленные на волю штормов. Где-то далеко, почти на границе горизонта, виднелась тень острова — один из тех, где никогда не строят дома, потому что почва там мёртвая, в отличие от деревни, где выросла я. Громко и отчаянно кричали кружащие чайки, а багровый свет заката отражался в лужах между валунами.

— Как ты так, дочка, — с жалостью в голосе произнесла старенькая, совсем седая женщина, сидящая слева от меня. — Сколько лет тебе?

— Восемнадцать… Ещё год — и они не смогли бы… — я всхлипнула, не веря, что не дождалась своей церемонии вступления в возраст.

Я ведь ждала, надеялась, что в тот день кто-то придёт и попросит моей руки — может быть, тот, кто украдкой наблюдал за мной, любовался издалека.

Какая глупость!

Я почти на голову возвышалась над всеми женщинами архипелага и на полголовы — над мужчинами, в деревне, где ценятся хрупкие и нежные девушки. И сколько бы мама ни заматывала мои ноги, пытаясь сделать их меньше, сколько бы ни стягивала грудь и рёбра, сколько бы ни ограничивала в еде — я всё равно росла быстрее и становилась сильнее, чем мои семеро сестёр и единственный брат, вокруг которого всегда вертелось всё внимание.