Мои глаза скользили по ней, поглощая первый реальный образ женщины, о которой я так много думала.

Ее волосы, смесь палевого и серого, слегка завивались там, где она заправила их за уши. Очки в овальной оправе, слегка дрогнув, сползли с носа, открывая бледные глаза с возрастными морщинками в уголках. Милый свитер и выцветшие джинсы подчеркивали ее мягкую, округлившуюся фигуру.

Я не могла отделаться от мысли, что, даже испуганная, она выглядела почти по-матерински. Как мамы, которых я видела на экранах телевизоров: они отправляли своих взрослых детей в колледж или утешали их при расставании.

Совсем нетрудно было представить, как она предлагает нам теплые объятия или говорит ободряющие слова – в смысле, если бы она не смотрела на нас так, будто мы чуть не довели ее до сердечного приступа.

Андреас поднял руки, словно сдавался:

– Простите, что подкрались к вам вот так. Мы надеялись с вами поговорить и не хотим причинить вам вреда.

Во всяком случае, до тех пор, пока она не попытается причинить вред нам.

Остальные из нас наблюдали за всем этим совершенно неподвижно. Энгель поправила очки на носу, чтобы рассмотреть нас через них. Затем ее рука совершила странное движение вниз, смысла которого я не поняла.

Это выглядело так, будто она потянулась за своей кружкой, но вместо этого ее пальцы просунулись между подлокотником кресла и журнальным столиком. Просто беглое движение, после которого она сложила руки на коленях.

На секунду Джейкоб, стоящий рядом со мной, напрягся, но как только увидел, что обе ее руки пусты, снова расслабился – совсем чуть-чуть.

– Вы знаете, кто мы такие? – спросил он, умудрившись говорить скорее с любопытством, чем с враждебностью, хотя едва ли был способен полностью избавиться от требовательных ноток.

Губ женщины коснулась тень улыбки – этого оказалось достаточно, чтобы в моей груди вспыхнула надежда.

– Мои тенекровные дети уже совсем взрослые, – сказала она низким, но нежным голосом. – Я не видела фотографий уже много лет, но вы не сильно изменились с прошлого раза.

Этот голос. Расплывчатые воспоминания – даже не совсем воспоминания – проносились у меня в голове, как те смутные образы из игровой комнаты на заброшенном объекте.

Я не сомневалась, что уже слышала этот мелодичный голос: он пел колыбельную.

Теперь, когда я могла как следует разглядеть гостиную, мне пришло в голову, что она ужасно похожа на ту игровую комнату. Бревенчатые стены, обитые замшей кресла, камин, в котором потрескивали сосновые поленья.

Образ настолько знакомый и в то же время далекий, что грудь пронзила острая тоска по дому.