– Цзинь.
Брат посмотрел на нее.
Хэсина не могла подобрать правильных слов. Видимо, они могли существовать только в ее мыслях или на бумаге.
– Береги себя.
Он медленно моргнул и хрипло проговорил:
– Не беспокойся. Что бы со мной ни случилось, я вряд ли окажусь в худшем положении, чем ты.
Хэсина театрально поморщилась.
– Ты меня убиваешь.
– Ты сама себя убиваешь. – Его голос дрогнул, и у Хэсины сжалось сердце. Сквозь промасленную бумагу, закрывающую окно, она наблюдала, как тень брата скрывается из вида.
Сколько времени он проведет вдали от дома на этот раз? Три месяца? Шесть? Или больше? Дни, когда все было просто и понятно, безвозвратно ушли в прошлое; теперь один-единственный неверный шаг с их стороны мог повергнуть Янь в новые и новые глубины войны.
Наступила ночь. Когда ученики зажгли свечи и наполнили жаровни свежими углями, позолоченные черепашки и мандаринки на потолке замерцали и как будто ожили. Придворная врачевательница осмотрела спину Хэсины и, провозгласив, что кожа полностью стянулась, сняла повязки, чтобы рана могла дышать. Когда женщина ушла, Хэсина приступила к задаче, которую оставила напоследок. Она развернула шелковый свиток, предназначавшийся специально для указов, коснулась его кисточкой и начала писать.
В двадцатый день первого месяца специально назначенный отряд императорских стражей проведет проверку по всему городу, квартал за кварталом, улица за улицей. Они сделают небольшой порез на руке каждого жителя. Тех, чья кровь загорится, проводят в бараки городской стражи, и там они будут дожидаться дальнейшего разбирательства.
В двадцатый день первого месяца
специально назначенный отряд императорских стражей
проведет проверку по всему городу, квартал за кварталом,
улица за улицей.
Они сделают небольшой порез на руке каждого жителя.
Тех, чья кровь загорится, проводят в бараки городской стражи,