Ки притяжения. Она и не надеялась осознать эту часть энергии, сплетающей материю. Созидание — сила самого Творца. Инари поделилась с ней частью своей ками и частью этой силы, но Киоко не подозревала, что эта часть, доставшаяся ей, будет столь могущественна.

И вдруг её осенило.

— Кагуцути. Люди Дзифу молятся тебе, ведь так? Кормят тебя, чтобы Огненная гора не извергалась, чтобы Огненная Земля жила, а Морская область процветала.

«Ты знаешь, зачем спрашиваешь?»

Жар поднялся по предплечьям и окутал руки. Киоко не было больно, это было приятное тепло — всё равно что опуститься в горячую ванну, когда тело продрогло. Немного щиплет, но эта боль — часть наслаждения.

— Возможно, мне понадобится твоя услуга… — осторожно произнесла она. Кагуцути был богом чистого разрушения, и заключать с ним сделки было опасным для всех.

«А что я за это получу?» — Он заинтересованно лизнул её затылок и заполнил голову, а после спустился по спине.

— Пищу. Много пищи.

«Меня и так кормят».

Жар отступил, но Киоко знала, что он ещё здесь. Заинтересован, просто желает чего-то ещё.

— Что я могу предложить тебе кроме этого?

Боль пронзила руку — и Киоко резко её отдёрнула. Там, где она недавно касалась земли, где росли её нежные цветы, чернело выжженное пятно.

«Свободу, маленькая правительница. Я желаю получить свободу».

* * *

Когда-то в мире существовало лишь ничто, и ничто заполняло всё. В ничто ничего не было, потому что ничто было всем.

Никто не знает, что случилось и почему вдруг ничто породило звук, но так пустота обрела гармонию и перестала быть пустой. Звуки привели мёртвый порядок к живому хаосу: они нарушали покой, искривляли пространство и заставляли пустоту видоизменяться, распадаться на материю. Так появилась равнина высоких небес — Такамагахара. Так появился поднебесный мир.

А вместе с ним — Амэноминакануси, ныне зовущийся всеми богами Творцом. Кагуцути не считал это справедливым, ведь небесных богов было пять, а всего поколений — до правящих ныне на Земле — семь. Но истинных мать и отца из седьмого поколения его братья и сёстры предпочли забыть. Отца — потому что он давно скрылся ото всех и никто не знал наверняка, жив ли ещё. А мать — потому что некого было помнить.