— Получать подарки не возбраняется. Но мы обязаны их тоже задекларировать. А о происхождении этих подарков вы, если понадобится, будете отчитываться не здесь.

Я понимал, что Удилов не хотел скандала, если мой план не сработает. Поэтому таможенники вели себя сдержанно и даже предложили списать все лишнее на провокаторов из MI-6.

Пока Раиса Максимовна лихорадочно размышляла, как решить проблему, Горбачев продолжал болтать:

— Не хотелось бы отказываться от подарков. Мы ведь заслужили такую награду великолепно выполненным поручением партии и народа. Дипломатический успех получился ошеломляющим, нас оценили на Западе и как политических деятелей, и как просто хороших людей.

— Да уж, действительно «оценили» — все-таки не сдержавшись, пробормотал таможенник, открыв бархатные футляры.

На глаза Раисы Горбачевой навернулись слезы, она жадно смотрела на драгоценности. Посмотреть было на что. Огромная брошь с изумрудами и бриллиантами, по форме напоминающая цветок тюльпана. Жемчужное колье с рубиновой подвеской, окруженной бриллиантами. Штук шесть колец и перстней, тоже с драгоценными камнями. Я прикинул, что даже если навскидку оценить эту красоту, вытягивает на десятки тысяч фунтов стерлингов. Или на десять лет лишения свободы.

Лицо Раисы покрылось красными пятнами, с него как ветром сдуло гримасу высокомерия. Кажется, она начинала понимать всю степень опасности для ее супруга.

— Возможно, вы собирались все это передать государству? — снова подсказал лазейку Шпагин.

— Да, разумеется, собирались… — нехотя согласилась Раиса. Я заметил, как крепко сжала она руку супруга, желавшего вмешаться.

— Тогда прошу к столу, будем оформлять бумаги.

Дальше я не стал слушать, вышел на воздух. Конечно, с десятью годами отсидки в местах не столь отдаленных я погорячился. Громкий скандал, разумеется, попытаются погасить. И выносить сор из избы никто не будет, как это принято в советских правительственных кругах. А жаль. Я бы с огромным удовольствием обеспечил Горбачеву «тепленькое» место где-нибудь на лесоповале.

Площадь перед аэропортом заливал мягкий свет фонарей. Но небо оставалось чернильно-черным. В конце октября всегда так. Самое темное время года. Посмотрел на часы. Половина шестого утра. Мы проторчали на таможне гораздо больше времени, чем это мне показалось вначале. Домой ехать смысла нет. Успею только добраться и поздороваться, и тут же выдвигаться в Заречье с отчетом. Потому решил сразу ехать на госдачу.

— Владимир Тимофеевич, — услышал я бодрый голос Николая, — я вас уже три часа жду. Думал, сегодня не прилетите, сходил поинтересовался. На таможне сказали, что делегация проходит оформление. Что-то случилось? Почему так долго?