— Библиотека… Только не напоминай. — У нас не было бы времени пройти её даже мельком: она была больше самой Обсерватории и имела шесть этажей, до отказа заставленных полками, где и вздоху негде было поместиться. — У нас есть подруга, которая бы умерла от счастья там оказаться.

Мэддокс осушил остатки каши и жестом велел подать ещё.

— В каком возрасте вживляют камни? — спросил он.

Коад наклонил голову:

— Зависит от дракона, но обычно между двенадцатью и шестнадцатью. Это называется бели маур, и процесс тяжёлый. Только некоторые мастера имеют право проводить его, хотя осложнения случаются редко. У меня это было в тринадцать.

— У меня в четырнадцать, — добавила Сорча.

Мэддокс потрогал перепонку крыла.

— Для меня уже поздно, видимо. И у нас нет времени.

Я коснулась его бедра под столом. Его родители смотрели на него с явной тоской.

— Взрослым драконам это не делают, потому что так не принято, — сказал Коад. — Но я уверен, мастера сражались бы за такую честь. Ты слышал, как тебя теперь называют? Десятым. — Его улыбка вышла напряжённой. — Может быть, позже…

Он не закончил, и никто не стал ничего добавлять.

Потому что это вряд ли случится. В тот самый момент тиарны совещались и голосовали, и нам не позволили присутствовать. Никто из нас не возражал. В глубине души я уже знала, к чему всё идёт.

И что это, возможно, был последний завтрак Мэддокса с его родителями.

— Мы пойдём с тобой, — вдруг сказала Сорча. — Что бы ни решил совет.

Глаза Коуда распахнулись шире, но он тут же поддержал её:

— Да. Нам ничто не мешает уйти, а ты наш сын, и теперь, когда мы узнали тебя и знаем, куда ты идёшь…

Мэддокс посмотрел на них и улыбнулся так, что у меня сжалось горло.

— Зачем? Мы не знаем, что нас ждёт на континенте и чем всё закончится. А потом вы уже не сможете вернуться. Я… У меня были родители там. Дектера относилась ко мне с любовью, насколько могла уберечь от страданий, и погибла, когда её перерезали у меня на глазах. Король был переменчивым и видел во мне лишь продолжение своего любимого рода, но я называл его отцом и целовал его перстни — до тех пор, пока он тоже не умер на моих глазах. — Его глаза блестели, он чувствовал столько всего сразу, что связь превратилась в сплошной хаос. — Знать, что вы здесь и у вас хорошая жизнь, даёт мне покой. Я знаю, что вы зачали меня с любовью и боролись за лучшее будущее. Для меня этого достаточно.

Подбородок Сорчи задрожал, когда сын закончил.