Он усмехнулся и щелкнул пальцами. Она почувствовала, как комнату опоясал невидимый щит.

– Теперь никто ничего не услышит, – пояснил он.

– Хвастун, – пробормотала она себе под нос.

Сорин рассмеялся и мягко привлек ее к себе небрежно протянутой вдоль дивана рукой. Девушка напряглась, глядя на него, а он прошептал ей на ухо:

– Сыграй, Скарлетт.

– Я не играю для других, – потупившись, ответила она.

– Но я уже слышал твое исполнение, – возразил он.

– В тот вечер я была не в том состоянии духа, – запротестовала Скарлетт, поднимая на него глаза. – До сих пор моими единственными слушателями были сестры и Кассиус.

– А как же Каллан?

Скарлетт отрицательно покачала головой.

– Он нет.

– Почему?

– Не слишком ли много вопросов для одного раза, а, генерал? – воскликнула Скарлетт, пытаясь усмехнуться, но безуспешно.

Сорин протянул руку и заправил волосы ей за ухо, скользнув пальцами по скуле.

– Я пытаюсь понять тебя, Скарлетт Монро, – сказал он, одарив ее улыбкой, которой так и не дождался от нее.

– Зачем? – спросила девушка с резким смешком. – Во мне смешалось много боли, ярости и секретов. Даже я сама оставила попытки разобраться в себе.

– Потому что иногда нужен кто-то, кто будет сидеть с нами в темноте посреди хаоса, – ответил Сорин.

Скарлетт всмотрелась в его лицо, заглянув в золотистые глаза. Он говорил серьезно и действительно имел в виду именно это. Он не пытался делать что-то вместо нее. Был готов разделить с ней тьму, заполнившую ее сердце и душу. Она наклонилась вперед и оставила на его губах едва уловимый поцелуй.

– Я отдала Каллану большую часть себя, – прошептала девушка, – но он не понимает, что иногда темнота успокаивает больше, чем свет. Когда я играю, мелодия рождается в той части меня, которая выросла во тьме. Каллан же весь соткан из света. В нем нет места для моей тьмы.

– В тебе присутствует не только тьма, – мягко возразил Сорин.